Становится слышен грохот открываемой железной двери, топот ног нескольких человек. Меня аккуратно хватают за плечи, заставляя подняться с места. Хотя, почему заставляя? Я подчиняюсь почти сразу же.

— Они вернуться за мной, — шепотом произношу и позволяю увести себя в темноту, которой окутана ныне вся моя жизнь. Все хорошо, просто в той аварии я лишилась не только родителей, но и зрения.

***

— Странная девчонка. Она случайно не "того"?

— Еще бы! На ее глазах погибли оба родителей. Ты бы смог такое пережить, не свихнувшись?

— Вообще-то, ей повезло, что она ослепла до того, как смогла увидеть изувеченные тела своих родителей.

— Девчонка закрыла собой младшего брата…

— Смелая, но глупая. Его проткнуло насквозь каким-то штырем. Она прикрывала его умирающее тело.

— Да, наверное, ты прав, ей повезло, что она ослепла.

— Ей повезло, что она вообще осталась жива.

Глупые здесь только вы. Я слепа, а не глуха. Тонкие стены не спасают от множества споров и обсуждений, которые ведутся между работниками этого места. Мне неизвестно кто они, и где я нахожусь. Логично предположить, что это больница. Однако, даже если это не так, мне плевать, где держат мое бесполезное тело.

Я умерла. Тогда, в тот день аварии вместе со своей семьей. Меня больше нет. Как и мира вокруг. А все происходящее всего лишь звуковые галлюцинации.

Правда? Ты в это веришь, Ноа? А почему бы и нет?

В детстве меня часто мучали кошмары. Мама от моих криков просыпалась и приходила спать ко мне, но это не особо помогало. Тогда родители решили отвести меня к психологам, чтобы те уже разобрались в чем же дело.

Мне показывали разные картинки, спрашивали на что они похожи, потом давали пластелин, прося, чтобы я слепила что-нибудь.

По всем их анализам я была совершенно здоровым ребенком. Даже больше, меня почему-то считали одаренной. Но от кошмаров это не спасало. Пришлось пробовать справляться с этой проблемой самостоятельно. Так, со временем, я научилась управлять своими снами. Это настолько увлекло меня, что мне стал совсем не интересен реальный мир. Я росла замкнутым, необщительным, вечно летающим в облаках ребенком. Зато мой идеальный, созданный во снах мир принадлежал только мне. Думаю, поэтому родители решили завести еще одного ребенка.

Лео — мелкопакостная головная боль моего детства в кругу семьи. Он был совершенно моей противоположностью. Я не водила знакомств со своими ровесниками, тогда как брат приводил домой все новых и новых друзей. Мне не нравилось общение ни с кем, а он, напротив, пытался каждого нового знакомого натравить на общение со мной. Лео любил приключения, я — покой. Родители были счастливы: мы с братом, на их взгляд, идеально дополняли друг друга. Однако, мне не казалось, что в этом был смысл.

Сейчас же, придаваясь размышлением, мне кажется, что этот мир выиграл был в сотню раз больше, если бы оставил в живых Леонарда, а не такого овоща, как я. Мальчишка бы приспособился, выкарабкался и нашел бы силы на дальнейшую жизнь. Я же даже и не буду пытаться их найти.

— Ноа, проходи, присаживайся.

Меня снова привели в холодную комнату с холодными железными дверьми. Здесь пахло хлоркой и немного препаратами. Женщина напротив подождала, когда я соизволю выполнить все ее указания, и только после присела сама, скрипнув по полу стулом.

— Ты выглядишь уже лучше, девочка, — замечает она ровным тоном, щелкнув ручкой и тут же принявшись что-то записывать. Я поморщилась из-за противного скрежета стержня пера по бумаге. Всегда ненавидела этот звук, предпочитая пользоваться карандашом. Ну, а еще меня скривило от ее грубой лжи.

Если начистоту, как человек, который не спал несколько дней подряд, мог выглядеть лучше? На самом деле я даже не хотела спать. Словно потеряла желание не просто видеть сны, а видеть вообще.

— Сегодня мы поговорим о твоих рисунках. Мне принесли парочку. Ты не против, Ноа?

Спрашивать, где она их достала не было смысла, ведь одаренной меня как раз-таки называли за мое изобразительное творчество. Я часто рисовала свои сны, и однажды это заметил Лео. Он стащил один из моих набросков и показал родителям. Те восхищенно поохали и заставили меня поучавствовать в парочке художественных конкурсов. После череды побед в школе меня стали считать кем-то вроде Леонардо Да Винчи и Ван Гога, и никого не смущало, что я по-прежнему ни с кем, кроме родителей и брата, не разговаривала. Люди творчества ведь и должны быть чудиками. Поэтому на вопрос, заданный мне лишь для галочки, я только криво улыбнулась.

— Почему ты рисовала только в черно-белых тонах?

Потому что только я способна воспринимать свои сны, как нечто яркое и цветное. Мне не хотелось показывать людям больше, оставляя за собой право не делиться красками моего мира.

— Вам не нравятся мои рисунки? — задаю ответный вопрос, избавляя себя от нужды отвечать на заданный мне.

— Ну, что ты, они чудесны. Где ты так научилась?

— Я всегда так умела, — не моргая, отвечаю. Хотя, собственно, чего мне моргать, все равно глаза незачем открывать.