Вот так, с Божьей помощью, может, и выберемся на свет.

Рождество Христово. Впервые слышал по радио молитву, с которой когда-то в детстве сельскими пацанами ходили по дворам славить.

Обычно накануне Рождества мы ночевали с друзьями у нас, боясь, как бы не проспать утром. Надо было обязательно одними из первых встать и идти славить, то есть ходить по дворам и петь молитву. Я эту молитву помню. Но никогда не понимал более половины слов. Нам передали слова молитвы наши родители настолько искаженными, что, когда я сегодня слушал ее по радио, то к удивлению своему практически все понял, ибо впервые услышал нормальное произношение тех слов, которые мы пели в далеком детстве.

Наверное, многие сельские ребята вспоминают те годы с теплотой.

Хотя случались и казусы. Помню, как мы оказались в погребе. Наша ватага первой попала к одному из сельских шутников на Рождество. И он, большой выдумщик, взял и посередине сеней распахнул погреб, а сам зашел в комнату. И когда мы входили, то один за другим падали в эту ловушку. Правда, погреб-то был неглубокий, с соломой. Хозяин помог нам выбраться, смеялся, напоил нас чаем. Интересно, очевидно, было за нами наблюдать. Мы пьем чай и ерзаем. Ведь, чем дольше мы сидим, тем меньше обойдем дворов и тем меньше получим подарков. А старик смеется, хихикает. Вокруг нас ходит. И не то, чтобы издевается, но получает от своего скоморошества понятное ему одному удовольствие.

…Так и кажется, что кто-то (не западный ли дядька?) открыл крышку, и мы, шагнув в темноту, оказались в большой общей яме. Теперь вот выкарабкиваемся.

В последнее время взял за привычку в выходные дни, чаще всего в субботу, ходить в одиночку либо с женой на городской рынок. Интересно посмотреть на торгующий народ, интересно знать и цены. Проснулся во мне инстинкт моего деда с бабкой. Я помню, в деревне каждое воскресенье они степенно собирались на базар. В этом было что-то ритуальное. Чинно обходили базарные лавки. Приценивались, торговались сдержанно, уважительно. Приходили домой и весь остаток дня у них был в разговорах о ценах, о встречах. Таков был уклад.

…Я и сегодня ходил на городской рынок. Там один мой старый знакомый хлопнул меня по плечу и спросил:

– Скажи, может быть страна богатой, если мы по десять дней подряд отдыхаем? Ну, Рождество, ладно, это христианский праздник. Но только что отдыхали на Новый год, сейчас опять. Так будет ли страна богатой, если столько выходных подряд?!

Конечно, страна богатой не будет с такими длинными выходными.

Некоторые же промышленные предприятия к выходным добавили еще три дня, которые между календарными, и получилось десять дней. Они взяли эти десять дней не из-за огромного желания отдыхать, а просто такая ситуация на предприятиях. Многие закрываются на целые месяцы и людей распускают в отпуска. Нечем платить заработную плату.

…Почему-то очень много продается на рынке соленых арбузов. А у меня привычка: вот уже лет десять солю в своем погребе арбузы и всю зиму, до марта, у меня – деликатес. Мне было интересно узнать, сколько стоят соленые арбузы. Подхожу к одному торговцу, смотрю: арбузы, как мои. Спрашиваю: сколько стоят. А сам все гляжу не на продавца, а на арбузы. Когда же взглянул на хозяина арбузов, был удивлен. Торговцем оказался водитель моего главного инженера. Но не это удивительно. Удивительно то, что он совершенно не мог вымолвить слова, увидев меня. Я к нему обращаюсь, а он ничего не может сказать:

– Я не знаю. Это не мои арбузы. Это тещины арбузы, я не знаю, сколько стоят.

– А теща где?

– Не знаю.

Человек явно растерялся, ему неудобно, что он торгует?..

Я так и не смог у него узнать цену соленых арбузов. Поспешил уйти, чтобы человек не мучился. После в другом ряду узнал: две с половиной тысячи рублей за килограмм.

Вспомнились базары моего детства. Не могу я себя представить торгующим. Моя бабка была в этой части большой изобретательницей. Она частенько ездила в Куйбышев: то яички продавала, то сало. Тогда у колхозников совершенно не было денег. В степных селах ни грибов, ни ягод. Мы жили в лесу. Бабка сушила смородину, черемуху и возила в соседние села продавать. Иногда брала с собой меня. Мне это казалось забавным.

Но я никогда не мог встать с бабкой рядом, чтобы помогать ей в торговле. Некоторые мои одноклассники на рынке помогали родителям. Я же так и не смог переломить в себе застенчивости. Очевидно, и в Викторе, шофере главного инженера, тоже нечто такое было заложено, и оно сохранилось до солидного возраста.

…Первый раз я приехал в город из села, когда мне было лет двенадцать. Бабка тогда приехала торговать яичками на Троицкий рынок. Меня многое поразило: и обилие всего, и многолюдье.

Продавались моторные лодки. Это было для меня верхом восторга. У нас были свои весельные плоскодонки на Самарке. Но здесь были красавицы: деревянные, большие, с высоким килем, изящные.

Я ходил по рынку и смотрел торговые ряды. На голове у меня была совершенно замечательная фуражка, сшитая сельским дядей Васей-шапочником. Он жил через один дом от нас и всю жизнь шил шапки и кепки из разного материала: мерлушки, сукна, хрома. Это был зажиточный человек. Я говорю так уверенно только потому, что когда моей маме надо было подзанять денег, а это бывало часто, то она всегда обращалась к тете Маше, жене дяди Васи-шапочника. Так вот, этот дядя Вася сшил мне фуражку из шкурок суслика. Если мех суслика хорошо просушен, то он очень красивый, мягкий. Причем сшил кепку большую, с огромным козырьком. И вот эту красоту у меня украли. Я зазевался, отвлекся и у меня ее с головы просто сняли. Обидно было до слез. И не столько было жалко фуражки, сколько досадно за свое ротозейство. Я даже не почувствовал, как ее сорвали. Надо было это не только бабке объяснить, но и на селе, ведь об этом все будут знать. Мне очень обидно было прослыть ротозеем и недотепой.