Он медленно встал и попросил:

– Передайте, пожалуйста, супруге мою сердечную благодарность за ласку. А уж вам я и не знаю, что сказать за вашу... благосклонность. Странное дело, ей-богу!
– негромко, но с упреком воскликнул он.
– К нашему брату относятся, как, примерно, к собакам, а ведь мы тоже, знаете... вроде докторов!

Круглые глаза Митрофанова налились слезами, он отвернулся, пряча обиженное лицо, быстро и крепко тиснул руку Самгина и ушел.

Было жалко его, но думать о нем - некогда. Количество раздражающих впечатлений быстро возрастало. Самгин видел, что молодежь становится проще, но не так, как бы он хотел. Ему казалась возмутительной поспешность, с которой студенты-первокурсники, вчерашние гимназисты, объявляли себя эсерами и эсдеками, раздражала легкость, с которой решались ими социальные вопросы.

"Мальчишки", - мысленно негодовал он на людей, моложе его на десять, восемь, на шесть лет. Ему хотелось учить, охлаждать их пыл. Но, когда он пробовал делать это, он встречал горячий отпор и убеждался, что мальчишки и эмоционально сильнее и социально грамотней его.

Народились какие-то "вундеркинды", один из них, крепенький мальчик лет двадцати, гладкий и ловкий, как налим, высоколобый, с дерзкими глазами вертелся около Варвары в качестве ее секретаря и учителя английского языка. Как-то при нем Самгин сказал:

– Революционер прежде всего - общественный деятель.

Тогда этот налим, иронически усмехаясь, спросил:

– В интересах какого же общества действует эдакий революционер? Если в интересах современного, классового, так почему же он революционер, а не контрреволюционер?

Самгин заговорил в солидном, даже строгом тоне, но это не смутило юношу, спокойно выслушав доводы, сказал, тряхнув гладко остриженной головой:

– Неубедительно. Наша задача - создание нового, а не ремонт старья.

Юноша носил фамилию Властов и на вопрос Варвары - кто его отец? ответил:

– Я - вроде анекдота, автор - неизвестен. Мать умерла, когда мне было одиннадцать лет, воспитывала меня "от руки" - помните Диккенса?
– ее подруга, золотошвейка; тоже умерла в прошлом году.

Самгина не мог не раздражать юноша, который по поводу споров за границей просто сказал:

– В скрытой сущности своей это - борьба людей, которые говорят по Марксу, с людями, которые решили действовать по Марксу.

Он был, видимо, очень здоров, силен, ходил как-то особенно твердо; на его смугловатом лице блестели темные глаза, узкие, они казались саркастически прищуренными. После нескольких столкновений с ним Самгин спросил жену:

– Зачем тебе этот юный циник?

– Он очень деловит, - сказала Варвара и, неприятно обнажив зубы усмешкой, дополнила: - Кумов - не от мира сего, он все о духе, а этот ничего воздушного не любит.

Кумов сшил себе сюртук оригинального покроя, с хлястиком на спине, стал еще длиннее и тихим голосом убеждал Варвару:

– К народу нужно идти не от Маркса, а от Фихте. Материализм - вне народной стихии. Материализм - усталость души. Творческий дух жизни воплощен в идеализме.

Варвара по вечерам редко бывала дома, но если не уходила она приходили к ней. Самгин не чувствовал себя дома даже в своей рабочей комнате, куда долетали голоса людей, читавших стихи и прозу. Настоящим, теплым, своим домом он признал комнату Никоновой. Там тоже были некоторые неудобства; смущал очкастый домохозяин, он, точно поджидая Самгина, торчал на дворе и, встретив его ненавидящим взглядом красных глаз из-под очков, бормотал:

– Затворяя калитку - поднимайте щеколду. Ноги надо вытирать, для того на крыльце рогожка положена.

– Почему он так не любит меня?

– Я думаю, старики никого не любят, а только притворяются, что иногда любят, - задумчиво ответила Никонова.

В комнате ее было тесно, из сада втекал запах навоза, кровать узка и скрипела. Самгин несколько раз предлагал ей переменить квартиру.

– Для меня "с милым рай и в шалаше", - шутила она, не уступая ему. Он считал ее бескорыстие глупым, но - не спорил с нею.

Уже прошел год, а она не уставала внимательно и молча слушать его.

– Суббота для человека, а не человек для субботы, - говорил он. Каждый свободен жертвовать или не жертвовать собой. Если даже допустить, что сознание определяется бытием, - это еще не определяет, что сознание согласуется с волею.

Он сам чувствовал, что эти издерганные, измятые мысли не удовлетворяют его, и опасался, что женщина, сделав из них выводы, перестанет уважать его. Но она сочувственно кивала головой.