Ровно через три месяца после призыва, мать Айдара получила похоронку, в которой сообщалось, что её сын погиб, выполняя воинский долг, и похоронен на одном из кладбищ Абакана.

А спустя полгода жена Айдара куда-то пропала, оставив одних свекровь, в чьем доме жила, и трехмесячного сына Тимура.

Ни горевать о пропавшей невестке, ни выяснять, куда она уехала и почему оставила сына, женщина не стала. Не до того ей было, да и что изменило бы это знание. На руках остался маленький внук, на котором сосредоточилось все внимание.

Мальчик рос точной копией отца. И не только внешне, но и по характеру.

Уже в тринадцать лет он был признанным заводилой в компании таких же, как и сам, малолетних правонарушителей, не загудевших до сих пор в тюрьму только ввиду возраста.

Все попытки бабушки вразумить внука, отскакивали, как от стенки горох. Он выслушивал нотации молча, насупив густые брови, и заканчивал разговор фразой:

— Ну, я пошел? — и исчезал из дома. Иногда, на целую неделю.

Бабушка ходила к участковому, плакала и умоляла не быть строгим к её внуку, выросшему сиротой при живой, как она надеялась, матери от которой, по-прежнему, не было ни слуху, ни духу.

Участковый, прекрасно знающий реалии посёлка, советовал любым способом «дотянуть» внука до совершеннолетия и отправить в армию, где ему «вставят мозги на место».

Женщина брела домой, понурив голову, и думала о советах участкового. Не понимая, о чем он говорит. Какая армия? Та, где убили её сына? Отца Тимурчика?

Но, когда встал выбор между службой в рядах вооруженных сил и тюрьмой, она сама провела Тимура на призывной пункт.

К счастью, политика распределения призывников к этому времени претерпела некоторые изменения и юношу не отправили в далёкую холодную Сибирь. Его ждала десантная часть в соседней Молдавии, откуда он вернулся в родной посёлок, спустя два года.

В тесный дом набились дружки «служивого», многие из которых успели «оттянуть срок по-малолетке» и гордо демонстрировали руки и спины, разукрашенные наколками. Приветствовали своего «дружбана» и строили далеко идущие планы по быстрому обогащению путём грабежей и воровства.

В компании юных «бандюков» было несколько девушек, выполнявших строго отведенные им функции по «ублажению и расслаблению» вернувшихся после очередного дела «добытчиков».

К девицам этим отношение сложилось своеобразное. Впрочем, другого они не заслуживали.

При малейшей попытке чему-то воспротивиться, возразить, их избивали и тут же снова укладывали в постель, велев держать ноги раздвинутыми, как можно шире. «Пользовали» девок по очереди, «пускали на круг». Особенно это касалось тех, кто примкнул к банде недавно.

Если какому-то из молодчиков удавалось познакомиться с девушкой и прельстить её побрякушками и тряпками, для начала, уложить в постель самому, а потом и заманить в банду, судьба её была предрешена. Правда, «общественным достоянием» девушка становилась только после того, как успевала надоесть своему «первенькому».

Девушки старались не афишировать свое истинное положение и то, как с ними обращаются. Хвалиться было нечем. Зато можно покрасоваться на танцах в новом платье, посверкать новым колечком или сережками. То, что к этому прибавлялось сверкание синяком на скуле или под глазом — никого не касается! Бьёт — значит любит!

И пусть заткнутся все завистницы!

Когда подельники впервые увидели рядом с Тимуром маленькую, тоненькую, как тростиночка, Валюшу, то не оценили выбор главаря.

Ну а что там ценить? Росточком невеличка. Тощая — соплёй перешибёшь. Жиденькие пепельные волосёнки. Вот разве что глаза: огромные, голубые. Взирающие на мир доверчиво и с испугом.

— И зачем тебе такая? — полюбопытствовал однажды первый после Тимура. — Да её наши пацаны в голодный год пользовать не станут!

— Кто сказал, что я отдам её кому-то? — насупился Тимур. — Это моя бикса! И моей останется!

— Та ты шо?! — удивился кореш, — Как наших баб топтать, первый в очереди! А как свою подставить — накося выкуси?! Не будет такого! Братва дает тебе еще месяц на личное пользование, а потом, как и всех, на круг! — и заулыбался, сверкая вставным передним зубом.

Тимур и сам не мог понять, что с ним происходит. Его словно привязала, словно прилепила к себе эта малявка.

Он начинал думать о ней, едва успевал провести девушку до общежития камвольного комбината.