Самгин , что его фигура вызывает настороженное молчание или же неприязненные восклицания. Толстый человек с большой головой и лицом в седой щетине оттянул подтяжку брюк и отпустил ее, она так звучно щелкнула, что Самгин вздрогнул, а человек успокоительно сказал:

– Нет, нет, мосье, это не револьвер!

"Вероятно, шут своего квартала", - решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему:

– Правее, Андре. Правее. Еще правей. Баста. Безнадежно.

Бросив шест в баржу, человек звучно и озлобленно сказал:

– Чорт возьми! Этот бык влепит нам штраф! Из двери дома быстро, почти наскочив на Самгина, вышла женщина в белом платье, без шляпы, смерила его взглядом и пошла впереди, не торопясь. Среднего роста, очень стройная, легкая.

"Вот", - вдруг решил Самгин, следуя за ней. Она дошла до маленького ресторана, пред ним горел газовый фонарь, по обе стороны двери - столики, за одним играли в карты маленький, чем-то смешной солдатик и лысый человек с носом хищной птицы, на третьем стуле сидела толстая женщина, сверкали очки на ее широком лице, сверкали вязальные спицы в руках и серебряные волосы на голове.

– Ты сегодня поздно, Лиз!
– сказала она. Женщина в белом села к свободному столу, звучно ответив:

– Хозяева считают время по своим часам.

– А часы у них всегда отстают, - приятным голосом добавил солдат.

Самгин, спросив стакан вина, сел напротив Лиз, а толстая женщина пошла в ресторан, упрекнув кого-то из игроков:

– Ты ужасно рискуешь! Я считала: ты проиграл уже почти франк.

Лиз - миловидна. Ее лицо очень украшают изящно выгнутые, темные брови, смелые, весело открытые карие глаза, небольшой, задорно вздернутый нос и твердо очерченный рот. Красивый, в меру высокий бюст.

"Похожа на украинку", - определил Самгин, придумывая первую фразу обращения к ней, но Лиз начала беседу сама:

– Мосье - иностранец? О-о, русский? Что же ваша революция? Крестьяне не пошли с рабочими?

– Сколько вопросов, - сказал Самгин, улыбаясь, а она прибавила еще два:

– Революционер? Эмигрант?

– Почему вы так думаете?

– О, буржуа-иностранцы не посещают наш квартал, - пренебрежительно ответила она. Солдат и лысый, перестав играть в карты, замолчали. Не глядя на них, Самгин чувствовал - они ждут, что он скажет. И, как это нередко бывало с ним, он сказал:

– Да, я участвовал в Московском восстании. Он даже едва удержался, чтоб не назвать себя эмигрантом. Знакомство развивалось легко, просто и, укрепляя кое-какие намерения, побуждало торопиться. Толстая женщина поставила пред ним графин вина, пред Лиз - тарелку с цветной капустой, положила маленький хлебец.

– Садитесь за мой стол, - предложила Лиз, а когда он сделал это, спросила:

– Итак? Что же у вас делают теперь? Самгин начал рассказывать о том, что прочитал утром в газетах Москвы и Петербурга, но Лиз требовательно заявила:

– Это - меньше того, что пишут в наших буржуазных газетах, не говоря о "Юманите". Незнакомые люди, это стесняет вас?

Указывая на лысого, она быстро и четко сказала:

– Это - мой дядя. Может быть, вы слышали его имя? Это о нем на-днях писал камрад Жорес. Мой брат, - указала она на солдата.
– Он - не солдат, это только костюм для эстрады. Он-шансонье, пишет и поет песни, я помогаю ему делать музыку и аккомпанирую.

Мужчины пожали руку Самгина очень крепко, но Лиз езде более сильно стиснула его пальцы и, не выпуская их, говорила:

– Через десять минут мы должны начать нашу работу. Это - близко отсюда - две минуты. Это займет полчаса...

– Час, - сказал солдат.

– Молчи! Мы - кончим, вернемся сюда, и вы расскажете нам...

Вмещался лысый. Хрипло, сорванным голосом он заговорил:

– Возвращаться - нет смысла. Проще будет, если я там выйду на эстраду и предложу выслушать сообщение камрада о текущих событиях в России.

"Я попал в анекдот, в водевиль", - сообразил -Самгин. И, с огорчением глядя в ласковые глаза, на высокий бюст Лиз, заявил, что он, к сожалению, через час уезжает в Швейцарию. Лиз выпустила его руку, говоря с явной досадой:

– Это я могу понять, там много ваших. Странно все-таки: в Париже немало русских эмигрантов, но они... недостаточно общительны. Вас как будто ее интересует французский рабочий...

Самгин тотчас предложил выпить за французского рабочего, выпили, он раскланялся и ушел так быстро, точно боялся, что его остановят. Он не любил смеяться над собой, он редко позволял себе это, во теперь, шагая по темной, тихой улице, усмехался.

"Случай, о котором не расскажешь друзьям. Хорошо, что у меня нет друзей".