– А может быть - втрое. Да-с. Родственников - нет. Стало быть: имеем выморочное имущество, кое, по законам империи нашей, отходит в казну. Это очень волнует некоторых... людей со вкусом к жизни.

Он выпустил из толстеньких пальцев орудия труда - нож, вилку, пошлепал себя ладонями по щекам и, наливая вино в стаканы, уже не шутливо, а серьезно сказал:

– Я - пью, а вы - не пьете, и ваша осторожность, хмурое личико ваше... не то чтобы стесняют меня, - я стесняться не мастер, - но все-таки мешают. Среди племени, населяющего этот город, я - чужой человек, туземцы относятся ко мне враждебно. У них тут сохранилось родовое начало и вообще... как будто преобладают мошенники.

Опираясь локтями на стол, поддерживая ладонью подбородок, он протянул над столом левую руку с бокалом вина в ней, и бесцветные глаза его смотрели в лицо Самгина нехорошо, как будто вызывающе. В его звонком голосе звучали едкие, задорные ноты.

"С ним нужно вести себя мягче", - решил Самгин, вспомнив Бердникова, чокнулся с его стаканом и сказал:

– Вероятно, на моем настроении сказывается усталость, я - с дороги.

– Предположим, - полусогласился Тагильский.
– И вспомним, что хотя убита как будто и ростовщица, но ведь вы не Раскольников, я - не Порфирий. Вспомним также, что несколько лет тому назад мы рассуждали о Марксе... и так далее. Ваше здоровье!

Выпили. Тагильский продолжал:

– Итак: с одной стороны - богатое выморочное имущество и все документы на право обладания оным - в руках жуликоватых туземцев. Понимаете?

– Понимаю, - сказал Самгин.

– С другой: в одном из шкафов магазина найдено порядочное количество нелегальной литературы эсдеков и дружеские - на ты - письма к Зотовой какого-то марксиста, вероучителя и остроумца. На кой дьявол богатой бабе хранить у себя нелегальщину? А посему предполагается, что это ваше имущество.

Самгин выпрямился и сердито спросил:

– Вы - допрашиваете?

– Не допрашиваю и не спрашиваю, а рассказываю: предполагается, сказал Тагильский, прикрыв глаза жирными подушечками век, на коже его лба шевелились легкие морщины.
– Интересы клиентки вашей весьма разнообразны: у нее оказалось солидное количество редчайших древнепечатных книг и сектантских рукописей, - раздумчиво проговорил Тагильский.

Воздух на улице как будто наполнился серой пылью, стекла окон запотели, в комнате образовался дымный сумрак, - Самгин хотел зажечь лампу.

– Не стоит, - тихо сказал Тагильский.
– Темнота отлично сближает людей... в некоторых случаях. Правом допрашивать вас я - не облечен. Пришел к вам не как лицо прокурорского надзора, а как интеллигент к таковому же, пришел на предмет консультации по некоему весьма темному делу. Вы можете поверить в это?

– Да, - не сразу сказал Самгин, очень встревоженный. Вспомнилось заявление следователя о показаниях Безбедова, а теперь вот еще нелегальщина.

– Да, я вам верю, - повторил он, и ему показалось, что даже мускулы его напряглись, как пред прыжком через яму.

"Ловит он меня или-что?"-думал он, а Тагильский говорил:

– Из этого дела можно состряпать уголовный процесс с политической подкладкой, и на нем можно хапнуть большие деньги. Я - за то, чтоб разворовали деньги и - успокоились. Для этого необходимо, чтоб Безбедов сознался в убийстве. Как вы думаете - был у него мотив?

– Да, был, - уверенно ответил Самгин.

– Какой?

– Месть.

– Правильно, подтверждается его письмами, - с удовольствием произнес Тагильский.
– Расскажите о нем, - предложил он, закуривая папиросу, взятую у Самгина. Самгин тоже закурил и начал осторожно рассказывать о Безбедове. Он очень хотел верить этому круглому человечку со свиными глазками и лицом привычного пьяницы, но - не верил ему. Во всем, что говорил Тагильский, чувствовалась какая-то правда, но чувствовалась и угроза быть вовлеченным в громкий уголовный процесс, в котором не хотелось бы участвовать даже в качестве свидетеля, а ведь могут пристегнуть и в качестве соучастника. Оправдают за недоказанностью обвинения, так - все равно на него будет брошена тень.

"Я - не Иванов, не Ефимов, а - Самгин. Фамилия - редкая. Самгин? Это гот, который... Я - беззащитен", - тревожно соображал Самгин. Тагильский прервал его рассказ:

– Ну, вообще - кретин, ничтожество этот Безбедов. Для алиби ему не хватает полутора или двух десятков минут. Он требует, чтоб вы защищали его...

Самгин молчал, повторяя про себя:

"Беззащитен".

В комнате стало совсем темно. Самгин тихо спросил:

– Я зажгу лампу?

– Зажгите лампу, - в тон ему ответил Тагильский, и покуда Клим зажигал спички, а они ломались, гость сказал нечто значительное:

– Мы мало знаем друг друга и, насколько помню, в прошлом не испытывали взаимной симпатии. Наверняка, мой визит вызывает у вас кое-какие подозрения. Это - естественно. Вероятно, я еще более усилю подозрения ваши, если скажу, что не являюсь защитником кого-то или чего-то. Защищаю я только себя, потому что не хочу попасть в грязную историю. Возможность эта грозит и вам. А посему мы, временно, должны заключить оборонительный союз. Можно бы и наступательный, то есть осведомить прессу, но - это, пока, преждевременно.