Ерунда? К сожалению, её состояние говорит об обратном.

– Химия? Снова? – скрыть волнение в голосе удаётся из вон рук плохо.

– Да. Надо бы позвонить моему лечащему врачу. На днях я не застала её в больнице…

Тянется к бутылке, но я, вскочив с постели, опережаю её. Наливаю в стакан воды.

– Дай, – указывает на красную упаковку. – Две.

Тумбочка вся заставлена лекарствами. Их слишком много… Слишком. Глаза разбегаются.

Беру с тумбочки то, что она попросила и выдавливаю из блистера две таблетки.

– Раз уж ты здесь, Мелроуз, сделай мне укол. Хочу наконец поспать. Этот чёртов рак лишил меня даже этого.

– Хорошо…

– Шприцы в ящике, – подсказывает она.

Называет препарат. Делает пару глотков, отставляет стакан и спустя минуту медленно укладывается на живот, пока я обрабатываю руки спиртовым раствором. Отпиливаю наконечник ампулы и набираю содержимое.

– Вдруг сделаю больно, мам?

– Больнее, чем сейчас, мне будет вряд ли, – тихо отвечает она. И эти слова заставляют мою грудную клетку сжаться до такой степени, что становится трудно дышать.

Поставить укол несложно, но пальцы предательски дрожат… а из глаз по-прежнему текут слёзы. И откуда столько взялось?

– Готово. Не больно? – не могу не спросить я.

– Нет, Мелроуз, я даже ничего не поняла. Открой окно. Душно, – устало просит она.

Стаскиваю эластичные перчатки, выбрасываю их в урну и подхожу к окну. Приоткрываю его и невольно бросаю взгляд на дом, который стоит напротив. Дом Картера Лероя.

Сердце пропускает удар. Потому что, клянусь, замечаю, как в окне первого этажа вспыхивает маленький огонёк. Должно быть, кончик сигареты.

Неужели он здесь? Всё ещё не уехал?

От одной только мысли, что я могла бы… хотя бы увидеть его, в душе просыпается самая настоящая буря.

– Иди спать, Мелроуз, ты ведь с дороги, – доносится до меня голос матери.

Отхожу от окна, пытаясь унять невесть откуда взявшееся волнение. Щёлкаю выключателем ночника и осторожно забираюсь в кровать. Укладываюсь рядышком, прямо как в детстве. Утыкаюсь носом в одеяло и крепко обнимаю маму.

На сердце необъяснимый страх и тревога. Она так страдает, так мучается!

Ей больно...

Больно и мне.

*********

Просыпаюсь от того, что мама снова не спит. Всё та же сидячая поза. Тихие стоны. На часах восемь утра, в дверях стоит обеспокоенный отец.

– Уснул, – виновато бормочет он. – Дочка… как я рад тебя видеть!

Я привстаю и протягиваю к нему руки. Как же давно я не обнимала своих родителей! Не имела возможности почувствовать их тепло…

– Когда ты прилетела, милая? – папа целует меня в лоб и, стиснув своими ручищами до хруста, раскачивает из стороны в сторону.

– В три часа ночи, пап.

– Ты сама добиралась? – ужасается он.

– На такси, – прижимаюсь щекой к колючей щетине и закрываю глаза.

– Так поздно и одна! Хоть бы позвонила, я бы тебя встретил! – ругает меня, качая головой.

– Всё в порядке, пап. Я здесь: жива и здорова. Что плохого может случиться в нашем маленьком Блу Бэй? – нехотя отпускаю его, разрывая наши объятия.

– Дорогая, как ты? – он обращается к матери, окинув её фигуру встревоженным взором.

– Обойдёмся без… глупых вопросов… Джош, – вздыхает она.

– Снова не спала? – переводит взгляд на меня, и я киваю.

Снова. Значит это продолжается уже какой-то период времени…

– Я сейчас принесу завтрак.

– Не нужен мне твой завтрак, Джош! – раздражённо протестует она. – Звоните моему врачу. Когда мне ехать в клинику?

– Поесть всё равно необходимо, – терпеливо отвечает ей он. – Давай, что-нибудь лёгкое. Детское питание или каша?

– Я сказала… тебе! Не хочу!

Взрывается. Почти кричит. Хорошо знакомая интонация… Ясно, что за период моего отсутствия отношения между родителями теплее не стали.

– Я позвоню врачу, мам. Но ты и правда должна поесть, – осторожно касаюсь её спины.

– Звони уже быстрее… Вон там мой телефон. Её зовут Карла Гаррет. И давайте, кто-нибудь, сделайте мне укол, я хочу спать.

Отец направляется к тумбочке, но я его останавливаю.

– Пап, мы уже делали рано утром.

– Ни черта он не помог! – пуще прежнего злится Элис.

Переглядываемся с отцом. Забираю телефон и выхожу в коридор. Направляюсь в свою комнату. Захожу туда и пару минут просто стою, прислонившись спиной к двери. Медленно осматриваю свою девичью обитель. Каждая деталь отзывается ворохом воспоминаний. Ведь здесь всё как прежде. Даже фотографии моих друзей на стене. Фотографии всех тех, с кем пришлось прекратить общение. Резко и без объяснений…