Хочется протянуть руку. Коснуться. Но я понимаю, что это… лишнее.

Изменилась ли она?

Чем живёт?

И кому принадлежит тот голос? Парень её? Так быстро смогла меня забыть?

Последняя мысль приходит очень вовремя. Полосонув остриём бритвы, сбивает морок, и Роуз, очевидно заметив перемену, снова опускает глаза.

В эту самую минуту распахивается дверь, и в комнате появляется её старший брат Кидман.

– Роуз, – он спешит к нам. Садится рядом с сестрой на кровать. – Они ушли. Все. Я настоял на этом. Ты как?

– Нормально, – отвечает она ему бесцветным голосом.

– Лерой, извини за это. Я не думал, что Клэр и Линда устроят нечто подобное. Мне искренне жаль.

– Да брось, Кид, ерунда. Мне не привыкать.

– И всё равно. Стыдно, что это произошло в нашем доме. Роуз, её слова… Не принимай близко к сердцу, хорошо? – с беспокойством косится на сестру. – Идём, тебе нужно в душ, ты ведь вся промокла.

Встаю и наблюдаю за тем, как Кидман провожает её в сторону ванной. Как только они исчезают за дверью, возвращаюсь к окну. С тоской смотрю на дом, что стоит напротив. Мой дом...

Мы всю жизнь живём по соседству с семьёй Онил. И дочерью строгой, недоброжелательной Элис я заинтересовался ещё в далёком детстве. В ней мне нравилось абсолютно всё. От потешно вздёрнутого носа – до кончиков светлых, выгоревших на солнце волос. От взгляда, метающего стрелы – до скромной, искренней улыбки. Адресованной, конечно же, не мне. Куда уж хулигану и раздолбаю до рафинированной гимнастки. Однако уже тогда я поставил себе цель. Решил, что когда повзрослею, обязательно сделаю всё для того, чтобы Роуз Онил была со мной.

– Картер, ты не мог бы побыть с ней какое-то время?

Оборачиваюсь. Кид, утомлённый и напрочь эмоционально выпотрошенный, стоит напротив.

– Конечно. У меня билет на завтрашний вечер. К сожалению, на более длительный срок задержаться не смогу.

– Я очень признателен тебе за то, что ты приехал, – он тяжело вздыхает и кладёт ладонь на моё плечо. – Честно говоря, я пока вообще не понимаю, как жить дальше.

Обнимаю его и ободряюще похлопываю по спине.

– Крепись, Кид. Больше сказать мне нечего.

Он кивает. Мы оба прекрасно понимаем, что громкие оды соболезнующих – пустой звук. Никакие слова не способны помочь пережить боль утраты. Тем более, когда речь идёт о твоих близких.

– Нам нужно ненадолго уехать, врач позвонил, хочет поговорить.

– Ясно.

– Спасибо, что отвёз Лоретту в больницу.

– Перестань благодарить, в самом деле, мы ведь не чужие, Кид. Как бы там ни было.

Так и есть ведь...

– Всё равно спасибо, – качает головой он. – Пойду, отец уже ждёт в машине. Присмотри за Роуз, ладно? Я очень за неё переживаю. Она сама не своя.

– Езжай спокойно, Кид. Нормально всё будет.

Я спускаюсь вниз вместе с ним. Щёлкаю кнопкой электрочайника и терпеливо жду, пока он закипит. Завариваю ромашковый чай для Роуз (ещё не хватало, чтобы она ко всему прочему заболела) и возвращаюсь в комнату. Всё ещё не вышла. Это начинает напрягать. Сперва думаю дать ей ещё немного времени, но когда слышу это… пальцы непроизвольно хватаются за дверную ручку и тянут её на себя.

– Роуз…

Девчонка сразу попадает в поле зрения. Она в полотенце, сидит прямо на кафельном полу. Прижав колени к груди, тихо плачет. О чём свидетельствует тот факт, что её плечи периодически дёргаются.

Делаю шаг вперёд. Закрываю кран и вынимаю пробку в ванной, позволяя воде убежать вниз. Ещё немного и потопа было бы не избежать.

– Эй… Давай-ка встанем, – поднимаю её, игнорируя слабый протест.

Она не смотрит на меня, стыдливо опускает глаза и сжимает узел полотенца, открывающего взгляду гораздо больше, чем ей хотелось бы.

– Идём, не надо здесь сидеть. Слышишь?

Роуз послушно кивает, пытается взять себя в руки, но очевидно нервы уже натянуты до предела. В какой-то момент она делает короткий, судорожный вдох, а потом, не сдержавшись, начинает рыдать.

Так и думал, что этим кончится, слишком отстранённо-равнодушной она казалась.

– Роуз…

Ох, мать вашу, видеть её слёзы очень тяжело. И смотреть на то, как искажаются тонкие черты лица в приступе острой боли. Если бы мог, забрал бы эту боль. Лишь бы только не плакала. Не убивалась вот так.

Наплевав на гордость, притягиваю девчонку к своей груди. Обнимаю её, осторожно сжимая в своих руках.

Дрожа, цепляется за моё плечо и плачет так невыносимо горько, что душа рвётся в клочья. И ничего с этим не поделаешь. Ей надо через это пройти, иначе психика просто-напросто не выдержит.