— Извините, парни — послушно произнес Майк, все еще стоя рядом со мной.

— Сядь на лавку! — бригадир усилил нажим, понимая, что сейчас просто нельзя продолжать этот опасный разговор, в котором у разговорчивого ушлепка Амоса-Ануса все козыри. Он обязательно продолжит эту беседу — но позже, без свидетелей. Все же бригадир достаточно мудр и много чего и кого навидался на своем веку.

Майк явно хотел возразить, явно хотел стащить меня со «своего» табурета, но все же пересилил себя, плюхнувшись на лавку и затихнув.

— Распределяем смены — продолжил Радж — Сегодня работы много. С утра три контракта — два групповых и один одиночный.

Гордым словом «контракт» называлось рабочее задание, полученное бригадиром от того или иного частного лица. Мы занимались чисткой вентиляционных шахт, конденсатных колодцев, сточных труб и прочих скрытых от взглядов жителей мест, где вечно скапливалось все самое склизкое, вонючее и просто отвратное. Бригадир получал и распределял задания, назначал на них работяг вроде меня, контролировал выполнение, докладывал заказчику о успешном завершении, получал и выдавал нам деньги, не забывая забрать свою долю. Что приятно — выдавал сразу. Деньги были каждый день. Что плохо — платили маловато. В результате каждый день я зарабатывал от четырех до шести динеро. На еду, особенно если готовишь себе сам, вполне хватало в теории. Теперь то точно хватит — без нахлебника соседа.

— Я возьму одиночное задание — спокойно произнес я, зная, что возражать никто не будет.

— Продано — бригадир с облегчением кашлянул, явно боявшись, что я начну вспоминать сколько раз его сынок Майк брался за одиночное задание. Ответ — ни разу.

Поднявшись, я, ни на кого не глядя, забрал у бригадира тонкую и нифига неудобную одноразовую ленту из тонкой почти прозрачной бумаги. На таких лентах, что многими назывались телеграфными, печатался текст рабочих заданий — что надо сделать и на каком участке. Читать неудобно, хранить ленту еще неудобней, поэтому все чистильщики имели при себе различного рода коробочки. У меня вот была металлическая коробочка от конфет Бэрклис, перетянутая широкой красной резинкой. Коробочка служила вполне пригодным хранилищем для телеграфных лент и всяких всегда нужных мелочей. У меня там лежали швейные иглы, какие-то найденные болтики, шайбочки, пружинки…

Прочитав задание на сегодняшнее утро, я двинулся по улице, уже не обращая внимания на сидящих за столом. Я не делал этого демонстративно публики и ненависти ради. Нет. Я просто оставил их позади — во всех смыслах. На ходу убрав ленту с заданием в коробку, а ее во внутренний карман куртки, я поправил ремень тяжелой сумки и чуть ускорил шаг. Быстрее начну — быстрей закончу. Затем обед. Потом, при имеющемся на то желании, можно продолжить работу, взяв следующее задание. Но это уже не обязательно — хотя до сегодняшнего дня я постоянно отрабатывал полную смену, а порой еще, после наспех проглоченного ужина, отправлялся на третье задание. Еще бы — ведь бригадир раньше всегда мог надавить на меня и заставить отработать еще пару часов. Ведь бригадиру не помешают лишние деньги. А сурвер Амос такой безотказный и послушный…

Подняв глаза, я увидел тянущуюся под потолком красную недавно подновленную надпись со все той же сакральной фразой:

«ТЫ СУРВЕР — И ТЫ СТАРАЕШЬСЯ!».

Хорошо хоть часть лозунгов убрали — раньше от них рябило в глазах. Это инициатива «давайте без перегибов с пропагандой» исходила от помощницы Смотрящего за нашим уровнем сурвера Нэнси Кловерфилд. Говорят, что она безумно дорожит своей фамилией и поэтому заставила мужа принять ее, отказавшись от своей. А еще она женщина умная. Сумела надавить на управление нашим шестым уровнем, чтобы те наконец избавились от двух третей никому не нужных лозунгов с устаревшими призывами, что к тому же были окрашены в красный. Вместо этих лозунгов художники, пусть аляповато, но все же красиво изобразили на стенах природные красоты, а кое-где на потолке появилось голубое небо с белоснежными облаками. И стало действительно лучше. Даже настроение в целом у жителей поднялось. А когда там и сям появились удобные скамейки, а перед ними большие прозрачные витрины с реально живыми цветущими растениями… многие сурверы уже знали за кого будут голосовать в следующих выборах Смотрящего. А помощница Смотрящего Нэнси Клевер, как ее чаще всего называли, получила прозвище «Эльфийка». Вроде как за свою любовь к живой зелени, которая ведь появилась не только на крытых улицах шестого уровня Хуракан, но и в различных заведениях.

Эльфийка Нэнси Клевер — будущий Смотрящий шестого! Голосуйте! Ты сурвер — и ты стараешься!

Тихо рассмеявшись, я медленно провел ладонью по продолжающему пульсировать от боли затылку. Скоро рана заживет. Рана телесная, физическая. А вот рана душевная…. Она вроде как даже разрастается с каждым днем. Я становлюсь все злее. Как же странно — ведь читал в одной старой книге, что кровопускание успокаивает, а крови за последний день мне выпустили прямо много… Проведя языком по разбитым деснам и губам, я тихо рассмеялся, стараясь не замечать пронзающей меня при каждом шаге боли.

Да…

Мне больно. Мне страшно. Мне обалдеть как некомфортно и все, чего мне сейчас хочется — запастись едой и водой, забиться в свою условно безопасную норку и там затихнуть хотя бы на неделю, залечивая раны и надеясь, что взбаламученный мной омут говна успокоится. Мне очень хочется исчезнуть… Ведь я именно такой — Амос-Анус… Как там меня в школе называли? Робкий Анус с неправильный прикусом? И я ведь я улыбался, кивал, а затем днями не ходил в нашу гордую сурверскую школу, где всегда царит дух товарищества и взаимопомощи… Вот и сейчас мне хочется незаметно прокрасться вдоль стены до своей комнатушки и…

Моргнув, я удивленно вытаращился вправо — мое правое плечо скребло по стене, а сам я медленно двигался вдоль нее робкими мелкими шажками, втянув голову в поднятые плечи и стараясь не привлекать к себе внимания. Как я тут очутился? Когда изменилась моя походка? В затылке часть и больно запульсировало…

— Эй, Анус! — насмешливый полузнакомый голос — Куда крадешься, плесень?

В плечо вцепились крепкие пальцы, меня силой развернули к себе. Большой растянутый в насмешливой улыбке рот дыхнул чесноком, луком и гнилью.