– Огонь!

И мушкеты выплевывали пламя, и облако порохового дыма вспыхивало, и позади задней шеренги стучали копыта, и где-то далеко музыканты наяривали «Гренадерский марш», но никто его не слышал, потому что каждый спешил выхватить новый патрон, зарядить чертов мушкет и выстрелить.

Люди в строю были разные: воры и убийцы, пьяницы и насильники. Никто из них, поступая на службу, не руководствовался любовью к родине и к королю. Они пришли в армию потому, что были пьяны, когда в деревню занесло сержанта-вербовщика, или потому, что магистрат поставил их перед выбором – стать в строй или отправиться на виселицу, или потому, что соседская девчонка понесла и хотела выскочить замуж, или потому, что они по природной глупости поверили сказкам вербовщика, или просто потому, что армия дала пинту рому и трехразовую кормежку, а большинство из них никогда не ели досыта. Их били плетью по приказу офицеров, которых не били никогда, потому что они были джентльменами. Их обзывали чертовыми недоумками и вешали без суда за украденную курицу. Дома, в Англии, мирные граждане переходили на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с выпущенным из барака служивым. Их не обслуживали в тавернах. Им платили жалкие гроши, штрафовали за каждую потерянную мелочь, а те скудные пенни, что оставались все-таки в их карманах, обычно проигрывались в кости. Это были прожженные жулики и мерзавцы, жестокие, как псы, и грубые, как свиньи, но у них было два качества.

Гордость.

И бесценная способность вести залповый огонь. Они стреляли быстрее любой другой армии в мире. На тех, кто стоял перед красномундирниками, обрушивался свинцовый град. Оказаться у них на пути означало смерть, и семь французских полков, стоявшие сейчас перед ними, переступили порог смерти – свинцовый град косил их, рвал в клочья, сметал с лица земли. Один против семерых, но французы так и не успели перестроиться и теперь сбивались в плотную колонну, ища спасения за спиной друг друга, и пули безжалостно терзали эту массу, а боевой порядок эссексцев увеличивался за счет подходивших британских и португальских полков. Когда же с севера подошли коннахтские рейнджеры, французы оказались между двумя противниками, каждый из которых хотел и умел убивать. Этих людей не просто учили обращению с мушкетом – им вдалбливали этот навык ежедневной многочасовой практикой, так что они делали с ним все, что угодно, и в любом состоянии, пьяными или с завязанными глазами. Их называли мясниками в красных мундирах, и они хорошо знали свое ремесло.

– Вы что-нибудь видите, Ричард? – прокричал Лоуфорд, пытаясь рассмотреть хоть что-то за пеленой дыма.

– Они не устоят, сэр.

Порыв ветра на мгновение приоткрыл завесу, и Шарп успел оценить обстановку.

– Ударим в штыки?

– Рано.

Шарп видел, что французы несут тяжелые потери. Только его полк посылал в сторону неприятеля около полутора тысяч пуль в минуту, а ведь теперь с флангов по врагу били еще четыре или пять полков. Дым сгущался, окружая французов, которые упрямо оставались на вершине. Не в первый уже раз Шарп подивился той стойкости, с которой колонна противника переносит смертоносный огонь. Она, казалось, содрогалась от ударов, но не отступала, а лишь съеживалась по мере того, как внешние ряды умирали и падали на землю под хлесткими залпами британцев и португальцев.

Стук копыт за спиной на секунду отвлек Шарпа от сражения. Странный всадник, крупный мужчина в потрепанной черной шинели, с огрызком сигары в пожелтевших зубах и с грязным ночным колпаком с кисточкой на голове, появился в тылу полка. Единственным свидетельством высокого ранга этого чудака была следовавшая за ним свита из полудюжины адъютантов. Бросив взгляд на погибающих французов и понаблюдав за красномундирниками, он вынул окурок, брезгливо посмотрел на него и смачно сплюнул.

– У вас в полку, должно быть, есть валлийцы, Лоуфорд.

Полковник удивленно обернулся и торопливо козырнул:

– Сэр!

– Так что, есть валлийцы?

– Уверен, что есть, сэр.

– Хороши, черт бы их подрал! – Всадник кивнул. Это был сэр Томас Пиктон, генерал, командовавший войсками северной части хребта. – Видел, что вы сделали, Лоуфорд. Надо же додуматься, развернуться кругом! И это под огнем! Я было подумал, ну, рехнулся полковник. Но вышло хорошо. Чертовски хорошо. Горжусь вами. В вас, должно быть, валлийская кровь. Кстати, свежая сигара найдется?

– Нет, сэр.

– Нет? Тогда какой от вас толк…

Коротко кивнув, генерал ускакал, сопровождаемый свитой офицеров, подтянутым видом словно нарочно подчеркивавших затрапезный наряд своего хозяина.

Ободренный похвалой, Лоуфорд подтянулся в седле, повернулся в сторону французов и увидел, что они наконец дрогнули.

Майор Лерой, стоявший неподалеку от полковника и слышавший весь разговор, подъехал к Шарпу.

– Пиктон нами доволен, – сказал он, вытаскивая пистолет. – Доволен настолько, что даже предположил у Лоуфорда валлийскую кровь. – Шарп рассмеялся. Лерой прицелился и выстрелил в сторону колонны. – Знаете, Шарп, я в молодости, бывало, палил по енотам.

Шарп заметил, что у солдата в четвертой роте мушкет дал осечку. Скорее всего, раскололся кремень, решил он и, достав из кармана запасной, окликнул стрелка по имени:

– Лови! – (Камень пролетел над задней шеренгой и упал в протянутую руку.) – А что такое енот?

– Лохматый такой зверь. Пользы от него никакой. Наверное, Господь его для того и создал, чтобы служить мальчишкам мишенью. Меня вот что интересует, почему лягушатники все еще стоят?

– Сейчас побегут.

– Ну, если сейчас, то, пожалуй, могут прихватить с собой и вашу роту. – Лерой вытянул руку, указывая на склон и предлагая Шарпу самому убедиться в справедливости его слов.

Повернув Порцию, Шарп проскакал в конец шеренги и сразу увидел, что Слингсби отвел роту к северу, вниз по склону, откуда стрелки и вели теперь огонь по левому флангу французов. Еще несколько человек били вниз, сдерживая подтягивавшееся к колонне малочисленное подкрепление. Похоже, Слингсби решил показать себя героем. Неужели он всерьез рассчитывает отрезать колонну силами одной роты? И тут Шарп понял, что, как только французы дрогнут и побегут, спасаясь от кровавой мясорубки, людской поток просто сметет его роту со склона, как ветер сметает шелуху. Словно в подтверждение его опасений с противоположной стороны хребта ударила пушка. Снаряд разорвался у головы колонны, ударив по ней градом картечи. Казалось, сам дьявол метнул пригоршню свинцовых шариков. Время истекло, и Шарп, пришпорив лошадь, устремился вниз.