Павло почувствовал странную слабость в ногах, когда переступил порог. Столько дум, переживаний накопилось в душе обоих, что передать их нет возможности. Орина стыдилась своих костлявых рук - высохла на работе у Калиток. Павло наговорил немало ласковых слов. Не сумел он ее защитить, отдал на глумление. Плакал, каялся перед ней, - сколько стыда и муки пережила она из-за него! Думали ли они, что их разлучат? Он чувствовал свою вину, умолял ее, чтобы она не возвращалась к Калиткам. Никто не принудит ее, не то время. Скоро все переменится.

Они слушали, как бьются их сердца, как струится кровь в жилах. Украдкой пробрался он в хату, оставив Марийку с Максимом стеречь около ворот. Как только постучали в окошко, выбежал в садик и ушел через огороды. Уже возвращались из церкви.

...Пахнут выбеленные солнцем полотна. Орина еще девушкой пряла, с малых лет была работящей. Сестренка держала перед ней тяжелый сувой, а Орина в легком забытьи наклонила лицо. После разговора с Павлом она словно ожила, велела Марийке подать пучки целебных трав, собранных дедом Савкой, - они тоже пахнут. Все в хате стало Орине родным и милым.

Встреча с Павлом согрела женщине сердце. Зажмурив глаза, она лежала неподвижно - не то дремала, не то грезила, ласкала себя мыслью о том, что давно уже ходят отрадные слухи и времена изменятся. Может, на самом деле настанет еще для Орины счастливый день?

Когда Лукия, чтобы начать разговор, сказала, что Орина больна, рыхлая Ганна едва отозвалась, засопела, нахмурилась. Калитка волком посмотрел на сваху.

– Дьявол заманил, хвостом под носом покрутил!
– взъелась Ганна.

Ульяна уже осведомила домашних, что, когда Чумаки пошли в церковь, Павло наведался к Орине.

– С поджигателем связалась! Он под заборами валяется!..

Разъяренная сватья поразила материнское сердце тяжелыми упреками:

– Ты не углядела за дочерью, еще когда она была в девках, и теперь сводничаешь!

Тяжелое оскорбление легло на сердце женщины, ее охватила жалость к дочери: уж если сватья так обращается с матерью, что же терпела дочь?

– Кабы настоящий муж, он бы на аркане приволок жену, шкуру бы спустил!
– не унималась Ганна.

Яков Калитка, может быть, и на самом деле пошел бы за Ориной, но брат Максим, узнав, как издевался Яков над сестрой, пригрозил поломать ему ребра и оторвать голову, если тот когда-нибудь заявится к ним на двор или побьет сестру.

Лукия уже давно убедилась, что не житье Орине в доме у Калиток, и поэтому обратилась к сватам со словами благоразумия. Она с трудом сдерживала себя, приступая к важному разговору. Все ж таки мать не враг своей дочери. Орину не смирить побоями, и так вся избита. Пусть поделят с сыном дом, дадут молодым земли, скота или пусть поставят новую хату, чтобы не было грызни, срама и издевательства над дочкой. Сколько на Калиток работала, здоровье потеряла, а теперь пойдет голая?..

Ганна чуть кровью не облилась, услышав эти бесстыдные слова дерзкой сватьи. Ярость сдавила горло, сердце застучало, в глазах потемнело. Зазнаваться стали Чумаки! Лукия в ее доме хочет свои порядки наводить!

– Вон! Вон, негодница, с моего двора!
– озверело закричала она на сватью.

Муж попробовал угомонить жену. Лукия и не рада была, что завела с ней разговор.

Роман Маркович трезвее отнесся к словам Лукии.

– А я с чем останусь? Детей выделю, а сам буду искать работника на свой двор?

Действительно, положение Калитки безвыходное.

Яков, молчаливо и понуро слушавший у порога эту перебранку, почувствовал тут величайшую угрозу своему благополучию. Он не допустит, чтобы к Ульяне взяли примака! К отцовскому хозяйству примажется чужой человек? Он не хочет!

– Молчи, дурень!
– обозлилась мать на сына.
– Еще при жизни родителей хочешь поделить наследство!
– И обратясь к сватье: - Раздели огород, скот, землю, поставь хату, молодые руки себе добудут, а мы? Живите, детоньки, богатейте, а отец с матерью пусть пропадают!..

– Дам кладовку, пусть в кладовке прорежут окно и берут кривую кобылу, - глумливо добавил Роман Маркович.

Лукия знала - в этой кладовке уже прогнили двери. Калитка насмехается над снохой. Издевательствам его не было конца, он пускался на новые выдумки:

– Колышки забьют и, как паук ткет паутину, пусть вьют гнездышко!

К счастью, дочь и муж не слышали этих издевок и насмешек. А мудрая Лукия все стерпела.

– Они, что ли, заработали мне на хату? Пусть себя окупят, а тогда выделяются. Я их кормил, одевал - где отплата?

Калитка никак не мог успокоиться. Неуважение, надругательство над его домом! Сколько лет бился, трудился, приобретал хозяйство, скопил столько добра, а теперь захотели растащить, разодрать! Много ли сами скопили?