Чернуха тут увидел, что и комиссия не единогласна в своих мнениях, и стал старательно выискивать щелку, в которую можно забить клин.

Но молодой бунтарь не угомонился, завел речь о восьмичасовом рабочем дне, о том, чтобы полевым рабочим давали сытные харчи, и на этот раз люди весьма благожелательно отнеслись к его словам, а когда он решительно сказал, что отныне село не признает никаких штрафов и отработок, раздались одобрительные выкрики - давние людские желания. К этому еще прибавили от себя кое-что.

Мороз твердил:

– Дорогу, запаханную паном, следует восстановить.

Комиссия горячо схватилась за эту дорогу, заговорили все сразу, не обошлось без оскорбления эконома. Вспоминали, сколько даровых сил вытянула эта дорога из села - была широкая, как чумацкий шлях, а пан запахал, оставил узкую полосу, пятнадцать саженей припахал себе и задушил село штрафами.

Ненасытен человек. Уступчивость эконома (а что он мог сделать?) подстегивала, побуждала комиссию к новым требованиям, непомерным, неслыханным. Люди с ловкими, хорошо подвешенными языками - никогда экономии не было покоя от них. А что, если бы они были грамотны? Пан должен вернуть обществу луга - от прадедов еще это наша земля, по уставным грамотам нам отведена. И отныне пан не смеет пахать самовольно пары.

– Не у общества ли спрашивать позволения?
– насмешливо спросил Чернуха.

Комиссия и на самом деле держалась такого мнения. Можно навек одуреть. Чернуху томило желание бежать куда глаза глядят от такого поношения. Нет сил слушать. Лютая ненависть давила его грудь, мутила разум.

– Культурное хозяйство... многополье... Совсем забросить поле? Чтобы поросло бурьяном?
– пробовал он возражать. Экономия сразу после жатвы лущит стерню, пашет на зябь, обрабатывает черный пар. Не хотят ли они, чтобы сеять бурак по свежей пахоте и по весенней вспашке - яровую пшеницу?

А это никак не беспокоило людей. У них свои заботы:

– Скотину негде пасти.

Когда с этим порешили, Захар снова обращается к эконому с добрыми намерениями и ласково его убеждает: общество хочет избавить эконома от мороки.

– На что вам взяточники-лесники? Мы сами возьмем лес под свою охрану.

– Чтобы и пня не осталось?
– вновь резко возражает эконом.

Захар заверяет эконома, и комиссия настаивает на том же:

– Без позволения сельского комитета никто и дерева не срубит.

Чернуха не стал возражать - все равно ни к чему не приведет. Безнадежно махнул рукой - каждое возражение только распаляет страсти - и обещал довести до сведения Харитоненки. В голову ему пришла трезвая мысль: надо держаться с людьми покладисто, не лезть на рожон. Моя хата с краю. В это опасное время надо остерегаться, чтобы не озлить людей против себя. Не стали признавать власти, забрали силу. Вон как разговаривают. Лукавые слова, доброжелательные советы, чтобы Чернуха оставил экономию, хитроумные предостережения - к чему? И нет помощи, нет защиты, потому что хоть стражники, полевые сторожа, объездчики, лесники и охраняют экономию, да что же поделаешь против силы? Толпа крестьян направила комиссию, сами ждут в лесу, чтобы в случае чего подать помощь. Неспокойные времена, тревожные ночи, бессонница поизмотали силы эконома. Он отправил жену в Сумы и остался один.

Харитоненко и не показывается в село, стал мрачен, нелюдим. Хотя веселье и развлечения в его доме в Сумах не прекращаются, все это показное. Все его имения, заводы понесли убытки. Разве одно Доброполье? А Николаевка, Янкивка, Угроеды, Краснояруга, Парафиевка, Натальевка, Ржава, Степановка, Еленовка - разве там спокойно? Отовсюду приходят печальные известия, тревожат сердце Харитоненки, везде хозяйство нарушено. Не подумать ли Чернухе на самом деле о совете людей?

Тем временем комиссия собралась в дорогу. Все встали, почтительно размахивали широкополыми брылями, никак не могли расстаться с экономом.

– Мы заявили только часть требований, - сказал Захар, - разве все сразу придет в голову? Будет еще время, люди поговорят, как надо распорядиться, - с приятностью сообщил он.

Еще не советовались, как ходить за скотиной, как оплачивать постоянных рабочих - рубль в день и чтобы каждый день менялась обслуга у скотины: каждый ведь хочет заработать. Но это уж под осень.

Немало разговоров, надежд на селе, еще никогда не была так взбудоражена сельская мысль, как в эту чудесную пору. Свобода!..

Захар приветливо выкладывал свои соображения эконому, и тот их мрачно выслушивал, а комиссия приветливо усмехалась: право, этот Захар скоро подступится к самому министру...

– А чтобы экономия не приняла требований села, - сказал на прощание Захар, - об этом не допускается и мысли, потому что тогда ни одна душа не выйдет в поле и другим не позволят, пусть поле зарастает бурьяном. Будьте здоровы!

– Может, дали бы вы нам взаймы хлеба хоть по три пуда или продали бы дешево, чтобы село дотянуло до жатвы?
– спросил эконома Грицко Хрин.