– Дедуля, корона – просто пытка, – призналась Екатерина. – Мне будто салатницу на голову надели. Жутко натирает. Шея занемела, каменная… Корона такая скользкая! Милостиво кивать никак не получается, того и гляди, упадет, разобьется. Это что же за примета-то будет…

Константин Алексеевич усмехнулся в бороду:

– Юная девочка, а в приметы верит. Брось ты эти дремучести! Ну упадет корона, ну и что, даже если и разобьется. Главное – что под ней! – Он постучал негнущимся пальцем по лобику Екатерины. – Вот где ценность-то, а не в короне.

Екатерина мельком взглянула на гранд-экран, установленный на фасаде Главного штаба. Пожалуй, сегодняшнее коронационное шествие не слишком впечатляло. Не сравнить с процессией, сопровождавшей того же Николая Второго, ее прапрадеда, в 1896-м: там и какие-то балдахины, и нарядные офицеры, и горностаевые мантии, и аристократические бакенбарды. А сегодня что? Бредут по площади четверо: ничем не примечательная девчонка в салатнице на голове, старик в пестрой рубахе, тщедушный клерк и изящная пожилая дама, по виду преподаватель хореографии. Нет рядом эффектного Генри с его военной выправкой и солнечно-рыжей шевелюрой; нет представительного, элегантного Николая Третьего; красотка Мелисса оставила их произвол судьбы. Надежда только на роскошный коронационный бал, трансляция которого должна спасти вечерние выпуски новостей.

У Столыпина пронзительно заверещал на пальце Перстень.

– Это кто имеет наглость… А, Гавриил, очень хорошо, что вы позвонили, – сердито зашептал Столыпин сзади. – Я с вами как раз собирался ругаться. Как вам не стыдно, подослать к нам своих корреспондентов! Вы же обещали Мелиссе Карловне не рассказывать в эфире про инцидент с квадрокоптерами!.. Что? Как не обещали? Я своими ушами слышал… Ну хорошо, допустим, обещание как таковое не звучало, но это подразумевалось… Ах вот как? Вам какая-то дешевая сенсация дороже имиджа Государыни Императрицы?.. Гавриил, что вы себе позволяете? Во-первых, никакой я вам не приятель, а во-вторых, государыня не сможет «прискакать» к вам в студию через полчаса! У нас, на минуточку, коронация, если вы не забыли. И бал, до которому теперь из-за вас никому нет дела, а мы так готовились, денег потратили немыслимо!

– Сеня, скажи Гаврюше, что Катенька заедет в студию завтра с утра, – обернулся к Столыпину Константин Алексеевич. – Успеете подготовиться к интервью. С журналистами надо дружить, хоть они и распоследние чумички на земле.

Столыпин затрясся, как строптивое желе, отказывающееся быть съеденным на завтрак:

– Вы тоже не всё знаете, Константин Алексеевич, идти сейчас на телевидение – это политическое самоубийство…

– Ничего, ничего, всё Катенька прокомментирует, что Гаврюшкиной душеньке угодно: и воздушную поломку, и арест Алёшки, и отставку Мелиссы. Прессу нужно баловать.

– Но…

– Соглашайся, Семён, раз дед уверен. – Екатерина была слишком растеряна, чтобы иметь собственное мнение.

– С Каспером спорить бесполезно, сударь, – со вздохом подтвердила бабушка Мадлен. – Хоть он при каждом удобном случае и называет себя подкаблучником, но большего упрямца во всей Европе не сыскать.

Обер-камергер нехотя пообещал Левинсону интервью со своей венценосной начальницей и, насупившись, надолго замолчал.

– Все-таки что за змея эта Мелисса, – сказала Екатерина деду, шествуя по полированной мостовой и вымученно улыбаясь всем вместе и каждому в отдельности. – Украла у меня праздник. Теперь все про нее будут говорить, а не про меня! – Императрицу охватила жгучая обида.

– Ребенок ты совсем, Катенька, – усмехнулся дед в бороду.

– Ох, дедуля, а ведь я даже не знаю, откуда берутся премьер-министры, – с ужасом осознала Екатерина и даже остановилась. – Где мне нового главу правительства отыскать?

– Не беспокойся, внученька, – Константин Алексеевич ей весело подмигнул, – всему свое время.

– А кстати, как она посмела так внезапно уволиться? – запоздало возмутилась Екатерина, не забывая при этом помахивать ручкой каким-то орущим детишкам. Процессия уже вступила во двор Зимнего, оставалось всего несколько метров до входных дверей. – Разве так можно?

Константин Алексеевич кивнул:

– Закон о государственной службе, принятый еще твоим прадедушкой, моим папулей Алексеем Вторым. Госслужащий, уставший от своих обязанностей, имеет право на немедленную отставку – работа на таких постах должна быть исключительно добровольной и с хорошим настроением, а то натворит дел чиновник, которого силой заставят отработать даже неделю! Жалованье у них маленькое, так что это только по призванию души… Эх, мудрый был человек мой батюшка Алексей Второй, убежденный буддист – наверняка перевоплотился во что-нибудь хорошее. – Дед задумчиво погладил пушистую, как у Санты, бороду. – Мне нравится думать, что он перевоплотился в мои виноградники. Я иногда чувствую его там. Ты случайно не в курсе, Катенька, буддистам разрешено реинкарнироваться в растения? Или только в животных?

– И этого я тоже не знаю, дедушка, – мрачно призналась Екатерина. – Разбираюсь только в лошадях и гаджетах. Знаешь, по-моему, любой случайно выбранный гражданин и то больше подошел бы на роль монарха, чем я.

– А ну-ка выше нос! – скомандовал Константин Алексеевич. – Что за пораженческий настрой? С таких слов госперевороты начинаются! Зря мы, что ли, всей страной отвоевывали для тебя трон у чумички Головастикова? Давай-ка соберись и штурмуй Зимний. У тебя еще бал впереди.

По парадной лестнице Екатерине удалось вознестись как индуске, привыкшей с детства таскать свои личные вещи в плетеной корзине на голове. Хрустальная корона даже не шелохнулась. Дородные казаки в курчавых папахах закрыли за делегацией двойные двери. Государыня наконец-то оказалась дома.