Мысленно я перевёл пять «малых периодов» в привычные для меня промежутки времени — вышло примерно три с четвертью часа. Просто великолепно. Раньше я в пекарню возвращаться и не собирался. Не под действием таких-то «усилений»! Энергия так и бурлила во мне (чувствую, до рассвета её растратить не получится). Потому я и не заинтересовался результатами своей работы с тестом: не до них сейчас.

— Да я никуда и не спешу, — солгал я. — Ещё успею продегустировать. Пусть лежит себе. Главное — мухи его не обосрут.

Вытер руки о висевший на стене Полушин фартук.

— Вернусь сюда позже, — пробормотал я. — Сейчас у меня есть дела поважнее. Делу время, а потехе час. Вот сейчас как раз то самое время. Не провожай меня, старикан. Погуляй по дому, попугай крыс и грабителей. Мне бы ещё немного «бодрости»… Действуй, мэтр.

Почувствовал в животе холодок. И тут же ощутил в голове бодрящий эффект, словно после чашки хорошего крепкого кофе. Замечательная вещь — магия. Как я умудрялся обходиться без неё в прошлой жизни? Я почесал кожу радом с «усиленной» и уже успевшей сегодня слегка потрудиться частью тела. Поспешил в спальню, с предвкушением ухмыляясь и шаркая подошвами сапог по полу.

Эффект от заклинаний профессора к рассвету ослаб. Я не стал продлевать его: моя нынешняя партнёрша оказалось послабее предыдущей — утренней добавки не потребовала. Это позволило мне почувствовать усталость… и вспомнить о медовом хлебе. Его аромат, к утру не выветрился из дома — наоборот: усилился. Живот недовольно урчал, напоминая, что неплохо было бы перекусить — тем же хлебом, к примеру.

Я выслушал напоследок слащавый лепет плохо соображавшей вдовы, вытерпел с десяток поцелуев, вытолкал едва переставлявшую ноги женщину за дверь. Пожаловался профессору, что подустал от женского внимания: пора подумать о перерыве в общении с вдовушками. Но долго рассуждать о своей тяжкой доле не стал. Поспешил в пекарню, откуда уже доносились звуки Полушиной возни.

Моё сердце тревожно дрогнуло за мгновение до того, как я переступил порог пекарни: представил вдруг, что увижу зал таким, как вчера — посыпанным мукой, точно инеем. Но память подсказала, что уборку я сделал. Да и взгляд не наткнулся на белое мучное покрывало — пекарня если и не сияла чистотой, то выглядела вполне сносно. А сновавший по ней пекарь казался весёлым и отдохнувшим.

— Доброго утречка, мастер Карп!

Полуша замер, развёл руки в стороны, точно собрался сгрести меня в объятия. Как он умудрялся во время работы оставаться чистым, сохранял одежду в опрятном виде? Пользовался магией — не иначе! Он даже не вспотел пока! А ведь в зале жарковато, да и работал он уже не первый час — судя по тому, что в печи запекались караваи ржаного хлеба. Я представил, каким на его месте выглядел бы сейчас я — покачал головой.

Пекарь мой жест истолковал по-своему.

— Мастер Карп, я ничего не трогал — только одним глазком взглянул! — сказал он. — Не смог удержаться. Ведь пахнет-то как! Настоящим мёдом! Почти как медовые пряники, что мы с мастером Потусом когда-то готовили. Но то пряники, а это ж ведь хлеб? Правильно? Как такое возможно, мастер Карп? Старый мастер говорил, что в печи мёд теряет и вкус, и запах. Его медовые караваи так не пахли!

Я многозначительно улыбнулся (пока не знал, что ответить пекарю). С гордо поднятой головой молча пошёл к столу, где оставил ночью остывать свои творения. Тишину в зале нарушало лишь потрескивание углей в печи. Я затаил дыхание, призвал себя быть готовым к любой неожиданности. Резким движением отбросил тряпицы, явил свету тридцать похожих друг на друга нарезных батонов.

— Мастер Карп, а зачем на них пять надрезов? — спросил Полуша.

Он подошёл к столу с батонами.

— Красиво, конечно, получилось. Необычно. Но… зачем? Ведь вы ж, мастер Карп, их сделали не только для красы? Так учат делать в кулинарной школе? Косые надрезы в чём-то превосходят продольные? Хлеб с ними лучше пропекается? Форма у вашего хлеба больно похожа на ту, что придавал своим медовым караваям мастер Потус. Но старый хозяин обходился одним надрезом.

— Надрезы нужны, чтобы скопившийся внутри теста воздух выходил наружу не в произвольном месте, — сказал я, подражая нудному тону мастера Потуса, — а в линиях надреза, не ломая корку хлеба в других местах. Глубина и количество надрезов позволяет заранее рассчитать, каким получится внешний вид хлебобулочного изделия; помогает добиться схожести внешнего вида хлеба…

«А ты не все мои слова пропустил мимо ушей, парень», — впервые похвалил меня застывший позади Полуши призрак старого пекаря.

— … Ну и, конечно же, таким образом мастер пекарь оставляет на караваях свою подпись. Чтобы потребителям продукции становилось без слов понятно, кто изготовитель конкретного продукта. Подделка почерка другого мастера в среде кулинаров считается дурным тоном, парень. Если ты надеешься достичь вершин поварского искусства — не должен подражать почерку других. Ищи свой неповторимый стиль.

Я согнул в локте руку, оттопырил указательный палец.

Повторил:

— Свой.

Лицо Полуши стало серьёзным — он кивнул.

«Ни про какие подделки я тебе не рассказывал! — заявил призрак. — Что ты навыдумывал, пустомеля? Какой ещё почерк?»

«Не рассказывал, — согласился я. — И что с того? Ты много о чём мне не рассказывал. Зато как солидно прозвучали мои слова! Заметил? Надеюсь, ты оценил тяжеловесность и значимость моей речи, старикан? И какое воздействие она оказала на неокрепший ум Полуши — смотри, как у паренька челюсть отвисла. Хороший руководитель обязан уметь пустить пыль в глаза работников. И выглядеть при этом жутко умным и образованным».