Сбежать, бросить всё. Оставить месть позади, всю эту историю – неразрешённой. Ведь я и не собиралась ничего узнавать. Хотела просто выстрелить ему в лоб или сердце и забыть.

Я пытаюсь воскресить всё, что питало меня несколько долгих лет, не позволяло расслабиться, подчинило жизнь единственной цели и… не могу.

– Мяу! – требовательно поскрёбся в дверь Чертяка. Такой же, как и хозяин – диктатор, привыкший, чтобы ему все подчинялись.

Со вздохом я дёргаю за ручку. Чертяка протискивается в узкую щель, не дожидаясь, когда я перед ним ворота распахну.

Он стоит и смотрит на меня недовольно, словно спрашивая: ну? И где мои тёплые объятия? Я хочу к тебе в постель, а ты ещё и не ложилась.

– Я тебя люблю, – произношу привычные слова, но сегодня они звучат иначе, словно… не признание коту.

Мне становится страшно. И кажется, что если б я расплакалась, стало бы легче, но горло жжёт и сжимает в спазмах, в глазницах становится горячо, но это лава раскалённого песка. Слезам сквозь неё не прорваться.

Сбрасываю одежду и долго стою под душем. Смываю с себя сегодняшний вечер. Становится немного спокойнее, но когда я ложусь в кровать, а Чертяка устраивается у меня в ногах, воспоминания прорываются болезненными, ранящими осколками сквозь хлипкий барьерчик, который мне удалось поставить между прошлым и настоящим.

Ничто не умерло. Ничто не исчезло. Затаилось и ждало. И только я позволила себе расслабиться, как снова ворвались в мою жизнь, чтобы принести с собой и тепло, и радость, и отголоски смеха… И боль, что не смазалась и не стала тупее. Боль, если она есть, остаётся сильной. Особенно, когда ей не находится замены, нечем заполнить пустоту, которую она выжгла внутри тебя.

– Ника, домой! – это бабушкин родной голос.

Сколько себя помню, она всегда со мной. У меня нет матери, я не знаю, кто мой отец, а бабушка всегда рядом. Баба Поля. У меня её фамилия – Зингер. У мамы была другая.

– Мы с дедушкой твоим так решили – каждый на своей фамилии остаётся. Они – Зверевы, я – Зингер. И ты была бы Зверева, а может, ещё как, если б Лена замуж вышла. Но у неё что-то там не сложилось, вернулась, фамилию мою взяла. Умерла рано, царство ей небесное. Тебе и года не было.

Мы часто говорили о маме. Я любила её, незнакомую. Рассматривала фотографии в больших альбомах. У бабы Поли было огромное сердце. Она не умела злиться, а о близких всегда вспоминала тепло и с любовью.

– Не знаю, кто он, – говорила о моём отце. – Лена не рассказывала, а я в душу не лезла. Какая-то трагическая и не совсем понятная история. Мне всё время кажется, что не болезнь её убила, а тоска. Предательство, наверное. Любила она его. Тебя родила. Значит так было нужно. Кто я, чтобы судить, если ничего не знаю? И ты не сердись – не нужно. Это плохие чувства – обида, ненависть. Разрушают, понимаешь?

Я не совсем понимала тогда. Мой мир был простым и понятным. Есть я. Есть баба Поля. Нет дедушки, нет мамы. Никогда не было отца.

Мы жили скромно, бедно даже, но мне всего хватало. Бабулина любовь компенсировала недостаток материальных благ.

Всё изменилось резко и в одночасье. Он появился в нашей жизни внезапно – весёлый, напористый, живой, улыбчивый. Мой старший брат по отцу. Влад.

Не знаю, как он нас нашёл, какие пазлы сложил, чтобы заявиться без предупреждения, ворваться, как ветер, в нашу размеренную и спокойную жизнь.

Мне было семь. Я только-только пошла в школу. В красивом новом платье, белом фартуке, с огромными бантами. У меня был самый красивый розовый ранец, гольфы почти до колен и туфли – красные, с лаковой застёжкой, на крохотном устойчивом каблучке.

Я в школу ходила как на праздник. А возвращаясь домой, грезила и парила, мечтала, когда уже настанет завтра. Время, как назло, тянулось медленно, но сил хватало ждать и терпеть.

В тот день мне не хотелось перескочить в «завтра». Я мечтала, чтобы «сегодня» не заканчивалось: слишком уж на большую сказку была похожа реальность.

– Ника, – сказала бабушка, как только я переступила порог, – с тобой кое-кто хочет познакомиться.

Выглядела она взволнованной, глаза блестели. Из-за её спины маячил мужчина, точнее, парень – высокий, красивый, с улыбкой, что освещала его лицо и заставляла останавливать взгляд.

– Привет, Ника. Я твой брат Влад, – сказал он, шагнув ко мне.

Помню, я засмущалась. Хотелось спрятаться за бабушку, чтобы выдохнуть. Не знаю, что я чувствовала тогда. Радость. Страх. Неверие. Но Влад… он умел очаровывать. Притягивал к себе, заставляя верить в чудеса.

– Отец просил найти. Перед смертью, – рассказывал он за обедом на нашей простой кухоньке.

Бабушка кормила нас борщом и вермишелью с котлетами. До сих пор помню. Такие детали врезаются в память навсегда – мелкие, незначительные, но из них складывалась картина счастья.

– Теперь всё изменится, – улыбался он мне и подмигивал. – Всё будет по-другому. Потому что ты не Зингер и не Зверева. Ты Астафьева.

– Может, ты ошибаешься? – волновалась бабушка и заглядывала Владу в глаза. – Столько воды утекло. Может, та женщина была совсем не наша Леночка?