Я опять активно закивала головой. В горле, почему-то, пересохло, и я никак не могла выдавить из себя ни слова. Она будто почувствовала мое состояние, и предложила осмотреть кабинет вместе со всеми диковинками в шкафах в виде древних фолиантов и фотографий на стенах. Я с удовольствием воспользовалась ее предложением. И до момента, пока нам не принесли чай в старых стаканах с подстаканниками, мы разговаривали только о вещах, которые я осматривала.

Пожилая полная женщина с мягкой улыбкой, тихонько постучавшись, внесла поднос с чаем и нехитрым угощением в виде сушек и карамельных конфет, и поставила его на журнальный столик. И так же, как вошла, также тихо удалилась, аккуратно прикрыв за собой двери. Мы присели на кресла рядом со столиком, и сделали по глотку горячего, почти обжигающего ароматного напитка, а Флора начала свой рассказ.

– Мне придется уйти на несколько десятков лет назад, чтобы вы могли как следует понять события, которые происходили позже. Так сказать, самую их суть. – Она сделала очередной глоток чая, а я замерла, почти не дыша, в ожидании ее истории. – Его отец, Иоганн Нойманн, был сначала преподавателем в Дрезденском университете, читал курс истории. Был очень талантливым человеком и, к слову говоря, очень даже неплохим инженером-механиком, по первому своему образованию. В начале тридцатых годов он, вместе с другими немецкими инженерами приехал в Советский Союз. В то время мы десятками приглашали иностранных специалистов. Чтобы поднимать страну из разрухи нужны были квалифицированные кадры. А у нас в то время своих, увы, не хватало. Страна была огромная, две войны, голод, разруха. Впрочем, что я вам объясняю, вы, наверное, все это в школе проходили. – На ее полу-вопрос, полу-утверждение я просто молча кивнула, и стала слушать дальше. – Здесь он женился на Крестовой Валентине, она преподавала в техникуме, сейчас уже и не припомню, каком. Думаю, что уже тогда он был завербован нашей разведкой, которая и не подозревала, что Иоганн Нойманн был членом НСДАП, и стоял у истоков создания общества «Аненербе». Он был учеником самого Вольфрама Зиверса, который был одним из магистров тайного общества «Зеленый дракон», и являлся одним из основателям «Аненербе» со стороны науки, так сказать. «Аненербе» было как бы одной из ветвей этого «дракона», самого таинственного и глубоко законспирированного общества, существовавшего в мире. Члены «Зеленого дракона» были повсюду, в правительствах стран, в общественных и образовательных организациях, в руководстве многих политических партий по всему свету, начиная от таких стран, как Соединенные Штаты, и заканчивая Филиппинскими островами. Сейчас это называют «мировым правительством». О «Зеленом драконе» очень мало что известно, информация собиралась по капле, по песчинке. Людей за выдачу тайны казнили мгновенно. А вот об «Ананербе» знают больше. – Флора опять сделала маленький глоток чая, и продолжила. – После начала Великой Отечественной войны Иоганн Нойманн неожиданно появился в кругах очень близких к Генриху Гиммлеру, так сказать, отцу-создателю «Аненербе». Тибет, Индия, наш Урал, Карелия – все места в мире, где находился какой-либо след древних цивилизаций, все это было под пристальным вниманием «Аненербе». Здесь, на берегах Балтийского моря была их вотчина. Сюда стягивалась вся информация от поисковых экспедиций, здесь создавались секретные лаборатории по изучению тайн прежних, доледниковых цивилизаций. И руководил этим процессом на Балтике, под неусыпным патронажем Гиммлера, именно отец Аристарха, Иоганн Нойманн. Когда наши войска стали наступать, Иоганн Нойманн пропал, вместе со всеми архивами и, думаю, немалыми ценностями, награбленными фашистами. Жена Нойманна, Валентина, осталась здесь, взяла свою девичью фамилию, дала своему сыну отчество «Евгеньевич» по своему отцу, чтобы стереть у мальчика даже память об его отце. В то время здесь была такая неразбериха. Очень многие были вынуждены сотрудничать с немцами. А ее муж все ж таки, не был гестаповцем, не участвовал в массовых убийствах и расстрелах. В своем роде, он был просто ученый. Хотя, на мой взгляд, он совершал преступления не менее мерзкие и ужасные. Он занимался тем, что воровал нашу историю, участвовал в извращении, по сути, всей славянской культуры. – Она опять замолчала, пытаясь справиться с собственным негодованием. Потом тихо произнесла. – Простите, пожалуйста, это для меня больная тема. Вернемся к семье Крестова. Хоть мать и сменила ему фамилию и отчество, гены свое, все равно, взяли. Я не знаю, почему она не уехала (если, конечно, Нойманн уехал, а не погиб при отступлении) со своим мужем. Возможно, она, выходя за него замуж и не подозревала об его истинной сути. А когда узнала, не захотела быть связана с подобным человеком. Теперь этого уже не выяснишь. Вот, если совсем коротко, о семейных корнях этого «историка».

Флора Зигмундовна замолчала, задумчиво помешивая в стакане остывший чай. Мне показалось, что она сейчас была не здесь, не в директорском кабинете, и не сидела в уютном кресле, а перенеслась в какой-то совершенно другой мир, существующий независимо от времени и пространства, под названием «память». Мне захотелось вырвать ее из цепкой хватки этих тяжелых воспоминаний, которые доставляли ей боль. Поэтому, я спросила:

– Флора Зигмундовна, как вы думаете, Крестов не утратил связи со своим отцом, и стал его наследником? – Женщина испуганно вскинула на меня глаза.

– Почему вы сделали такой вывод? У нас, как известно, сын за отца не ответчик.

Я немного смутилась, и растерянно забормотала.

– Не знаю… Я видела этого человека совсем недолго. Мне трудно сказать о нем что-то конкретное. Но, знаете, я привыкла доверять своей интуиции. Он мне напомнил большого питона, который привык выжидать, а потом медленно удушать свою жертву, постепенно наматывая и наматывая тугие кольца своего мускулистого тела. Не убивать сразу, а именно, медленно душить, наслаждаясь ее мучениями. И теперь, услышав от вас рассказ об его отце, и то, что Крестов сам сотворил с вами, эта мысль, почему-то, сама пришла мне в голову. – Я чуть смущенно улыбнулась. – Вы простите меня, что заставила вас вновь возвращаться в то нелегкое для вас время, что растревожила вашу память. Но, я почти уверена, что вам угрожает опасность. Иначе, я бы не пришла сюда.

Я покаянно опустила голову. Сухая холодная ладонь коснулась моей руки. Я подняла глаза. Старушка мне улыбалась, а глаза подозрительно блестели. Это меня напугало еще больше. Видимо, на моем лице что-то такое мелькнуло, потому что, Флора заговорила спокойным ласковым голосом.

– Не волнуйтесь, деточка. Иногда, чтобы удалить опухоль надо лечь под нож хирурга. Но, зато, выздоровление потом пойдет быстрее. Не смотря на ваши годы, вы очень проницательный человек. Вы чувствуете людей. Это необычно для вашего поколения. Но, вы знаете, Марта, я всегда так думала, только, у меня не было никаких доказательств. А обвинять человека огульно я не привыкла. И, вы сами понимаете, со своими домыслами я не могу пойти в милицию или КГБ. Меня там просто поднимут на смех. Скажут, бабка на старости лет совсем умом тронулась. А у Крестова связи, деньги, положение в обществе. – Она печально покачала головой, а потом, с каким-то юношеским озорством в зеленых глазах, проговорила совсем другим тоном. – Знаете, я вам должна сказать, что вы удивительно точно угадали. Он убил моего мужа, украл его документы, но желаемого он так и не получил. Муж работал над изучением тайн «Аненербе», а конкретно, над историей создания, и результатами деятельности секретной лаборатории «Кенигсберг 13». В этой лаборатории занимались всем, что было связано с магией, колдовством, астрологией, гипнозом, искались пути воздействия на психику человека на больших расстояниях, и прочие подобные вещи. Ходили самые невероятные слухи, складывались фантастические истории. Но, увы, это были только домыслы, не подтвержденные никакими четкими фактами. В районе Кенигсберга в тридцатые годы даже существовало колония-поселение тибетских монахов, которых привезли специально для того, чтобы они обучали нацистов своим практикам. Главное здание и центр управления лабораторией находилось, по предварительным данным, в Королевском замке Кенигсберга. Но, отделения этой лаборатории были разбросаны по всему Балтийскому побережью. Причем, нацисты предпочитали использовать для этого старые замки своих предков, Тевтонских рыцарей. Муж считал, вопреки официальной науке, что все это очень плотно замешено на цивилизации древних Ариев. То, что Гитлер, практически, отворотил весь мир от истории, истинной истории арийских народов, присвоив своим изуверским идеям знак свастики, это одно из самых страшных его преступлений. Если хотите, мы с вами позже поговорим об этом. Я расскажу вам малоизвестные факты, которые скрывает официальная история в угоду политике. – Она устало откинулась на кресло, и тихо проговорила. – Если не возражаете, давайте продолжим наш разговор в другое время. Или, знаете что, приходите попозже сегодня, перед самым закрытием музея. Я вам расскажу интересные вещи. А сейчас, прошу меня извинить, я немного устала. Сами понимаете, Марта, возраст. Хотя, вам этого пока не понять. И это славно!

Я с беспокойством посмотрела на Флору. Все-таки, как она сказала, возраст. Приглядеть бы за ней надо кому-нибудь. Я встала с кресла, поблагодарила хозяйку за беседу и угощение, и тихо вышла за дверь. В соседней комнате за столом секретаря сидела та самая пожилая полная женщина, Татьяна Семеновна, которая приносила нам чай. Я подошла к ней, и попросила, слегка смущаясь.

– Простите, ради Бога, возможно, это не мое дело, но мне кажется, что Флора Зигмундовна не очень хорошо себя чувствует. Присмотрите за ней, пожалуйста.

Секретарша сразу довольно резво вскочила, и начала что-то искать в ящике стола. Потом, извлекла оттуда какой-то пузырек с каплями, и ринулась в кабинет директора. А я молча зашагала к выходу. Получалось, что, собственно, ничего особо нового я не узнала. Просто подтвердились кое-какие мои догадки, не более того. Нет, я, конечно, не рассчитывала, что Флора мне сразу выложит все тайны, но, то, что я получу хоть какие-нибудь ответы, я надеялась. А получилось, как всегда. Вопросов только прибавилось, а ответов на них так и не было.

На улицу я вышла в глубокой задумчивости, не замечая ничего вокруг. От всего, что узнала, у меня голова шла кругом. Проблема оказалась намного глубже, чем я себе представляла. Крестов – он не просто «черный копатель», все гораздо сложнее. Не знаю, откуда у меня взялась уверенность, что он наследовал дело своего отца. Конечно, я не имела возможности проследить, где его носило те пять лет после того, как он, по сути дела, ограбил и убил своего учителя, профессора Авдеева. Вряд ли он был где-то за рубежом. Но, кто сказал, что его отец скрылся в другой стране. Мне было известно достаточно много историй, когда человек после войны мог до конца своих дней скрываться под чужой фамилией. Конечно, здесь, в этом районе старику было скрываться довольно затруднительно, думаю, если его и не знала каждая собака, то уж в научных кругах его знали многие.