Кирилов ещё раз осмотрел столы с ранеными и медленно пошёл к штабу медсанбата.

Гулянина пригласили к очередному раненому. На сортировочном столе лежал пожилой боец. Повязка намокла. Видимо, хоть и остановили кровотечение в полковом медпункте, но при транспортировке оно возобновилось.

– Все хирурги заняты, – сказал Красиков.

И снова решение:

– Буду оперировать сам.

Такие решения приходилось принимать всё чаще.

Гулянин склонился над раненым, с помощью медсестры снял повязку. Кровь била пульсирующим фонтаном.

– Неужели подвздошные сосуды? – проговорил Гулякин и распорядился: – Быстро пеан… Петя, срочно переливание крови. Давай первую группу.

Осмотрев банки, Красиков растерянно сообщил:

– Первой нет. Будем определять группу?

– У меня первая, – подошёл один из санитаров. – Возьмите мою кровь.

– Переливайте, – кивнул Гулянин.

И в этот момент снова начался артобстрел. Европеизированные нелюди били по медсанбату, по раненым с изуверской жестокостью.

Несмотря на грохот взрывов, работа не прекращалась.

Дрожала под ногами земля. Взрыв, ещё один, снова нарастающий вой снаряда, от которого озноб по коже. И страшный удар. Разрыв где-то совсем рядом. Палатка накренилась. Таня Горюнова рванулась к столу и склонилась над раненым, прикрывая собой обнажённое операционное поле от летящих сверху комьев земли.

Спокойный голос Гулянина вывел всех из оцепенения:

– Санитары, поправить палатку. Таня, работать.

Переливание крови помогло: исчезла мертвенная бледность лица, появился пульс, который практически уже не прощупывался. Но жизнь раненого всё ещё была в опасности: кровотечение в сложной анатомической зоне продолжалось.

Хотелось позвать ведущего хирурга, посоветоваться с ним, однако Гулянин знал, что у того сложная операция и на столе не менее сложный раненый. Значит, нужно рассчитывать только на собственные силы.

– Таня, зажим! Салфетку… Вот он, осколок. Сейчас, сейчас мы его извлечём…

Перчатки и халат хирурга давно уже в крови. Но работа продолжается. Наконец, кровотечение начинает уменьшаться.

Гулянин отдал распоряжение:

– Самый тонкий шёлк… Иглодержатель!

Операция продолжалась уже более часа.

Когда Гулянин вышел из палатки, его поразила необычная тишина. Стемнело. Обстрел прекратился. Весь район расположения медсанбата оказался изрытым воронками. На месте некоторых палаток – глубокие ямы.

«Значит есть жертвы», – с тревогой подумал Гулянин.

Подошёл к одной из воронок. Здесь было эвакуационное отделение. «Неужели?»

Санитар, стоявший в сторонке, тихо сказал:

– Успели всех перенести в укрытие. Не волнуйтесь, товарищ военврач третьего ранга. Все живы.

Однако в других подразделениях медсанбата были потери и среди раненых, и среди личного состава.

Он вышел из ада

Сколько уж времени прошло после страшной трагедии, а до сих пор ещё выходили из котла одиночные бойцы и командиры. Гулянину сообщили, что в палатке госпитального взвода лежит прооперированный танкист, который был в боях с самого начала операции, с 12 мая 1942 года.

– Навещу его, – сказал Гулянин.

Хотелось узнать, что же произошло там, где ожидали большого военного успеха, а получили трагедию.

Пользуясь передышкой. Бои где-то шли, и вдалеке гремела канонада, но на остров опустилась вечерняя тишина, даже снова, как в первую ночь здесь, среди вод Тихого Дона, нет-нет да раздавались всплески рыбы, как память о мирном времени, когда лишь они разрушали ударами хвоста зеркальную гладь воды.

Заметив доктора, танкист – это был совсем ещё молодой сержант – приподнялся на руках и спросил:

– Надолго я у вас, доктор?

– Настолько, насколько это будет необходимо, – спокойно ответил Гулянин. – Что, не терпится в бой?

– Ещё бы… Я ж побывал в том аду, – он не уточнил, в каком, но Гулянину и без слов было понятно, что имел в виду сержант, а он продолжил, – Такая техника у нас была, такая силища… Я ведь на КВ воевал, хотя в танкистах без году неделя.

Гулянин почувствовал, что наболело у сержанта, что хочется поделиться с кем-то этим наболевшим. А с кем это лучше всего сделать как не с врачом. К врачам вообще расположение у людей – дело привычное, ну а на фронте, особенно у раненых, и подавно. Стараясь не сбить этот настрой на откровения, Гулянин присел возле походной койки, на которой лежал сержант, на пустой ящик из-под какого-то военного имущества. Спросил:

– А прежде где воевали? В пехоте?

– Нет, – возразил сержант с некоторым оживлением и с гордостью сообщил, – в авиации. Стрелком-радистом на «пешке».

Он назвал привычное уже на фронте наименование пикирующего бомбардировщика Пе-2.

– Стрелком-радистом был, хотя учился-то на штурмана. Ещё в сороковом сразу после школы в Харьковское авиационное училище, что на «Холодной Горе», поступил. Мечтал то о море, но в военкомате сообщили, что туда разнарядки не было. Вот и предложили авиацию. Готовился стать штурманом «пешки», да всё война поломала. Сначала училище эвакуировали в Таджикистан, Сталинобад. А в марте этого года училище расформировали и получил я направление под Воронеж, в село Подгорное, в ночной бомбардировочный полк на Пе-2. Экипаж бомбардировщика – три человека. Командир экипажа – летчик, штурман и стрелок радист.