— Хватит, милая. Пора и наливать. Видишь, горю весь.

— Ничего, — косилась она, хмуро глядя на клиента, — не горишь еще пока, только тлеешь.

Он оценил её сварливый юмор и цыкнул через зубы.

— Не плюй! — строго сказала она. — А то выгоню. Ты меня знаешь.

— Знаю, дорогая моя, что ты добрый и сердечный человек, — продолжил тот, подтягивая штаны. — Поэтому к тебе всей душой.

Тетка наполнила ему большую кружку, сбив пену и долив до верха, сунула в дрожащие руки и обратила свой взор на нас. Увидев, кто перед ней, тут же расплылась в улыбке:

— Чем могу порадовать вас, товарищи! Есть вино молдавское, грузинское, коньяк армянский. Конфеты, шоколад московской фабрики имени Бабаева.

— Нам коньяк армянский пять звездочек и коробку конфет, — протянул сосед буфетчице сотенную купюру.

— У меня не будет сдачи! — засуетилась вдруг тетка. — Может мельче найдется?

— А сколько надо? — спросила я, открывая сумочку.

— Закройте! — схватил он мои пальцы. — Найдите! — Приказал он, строго глядя тетке в глаза.

Она тихо ахнула и засуетилась, забегала, открывая то ящики под прилавком, то сумку, видимо свою. А потом полезла в свой большой карман на захватанном грязноватом фартуке. Тут я услышала объявление, что наш поезд скоро отправляется, и схватила соседа за локоть.

— Мы успеем, — тихо сказал он, наклонив ко мне голову. — Не волнуйтесь.

— Простите…простите! — причитала буфетчица, заворачивая в серую бумагу бутылку коньяка и подавая большую коробку конфет в синем с золотом варианте, на которой был нарисован Кремль и написано «Московские зори».

— Они с ликером! — вдруг сказал рядом стоящий мужичок, что так торопил тетку с пивом. — Вашей мамзели понравится!

Сосед окинул того быстрым взглядом так, что тот как-то съежился:

— Прошу прощения, гражданин начальник! — Приложил он ладошку к козырьку своей мятой кепки.

Ничего не ответив, сосед взял меня под руку и мы быстрым шагом пошли к поезду, что стоял на первом пути.

Когда уже сидели в купе и пили кофе с коньяком, я вдруг вспомнила, что так и не узнала, как называется станция и засмеялась:

— А вы оказывается не простой человек! — сказала я смакуя настоящие шоколадные конфеты с ликером, вкус которых не помнила уже давно.

— СкАжите тоже! — откинулся он на стенку купе. — Отчего такие мысли?

— Сужу по тому, как к вам относятся некоторые товарищи! — засмеялась я. — Если бы не ваш перстень, могла бы подумать, что вы чин из КГБ. Так все вас испугались.

— Испугались? Вы так думаете?

— Я видела собственными глазами, — ответила я, вглядываясь в его непроницаемое лицо.

— Вы ошибаетесь, — вдруг мягко сказал он. — Я действительно инженер, только военный. Конструктор. Еду с места испытаний. Был в командировке. Я же могу вам это доверить?

— Можете. Клянусь сохранить в тайне! — Со смехом подняла я руку в пионерском приветствии.

— При чем тут пионерия? — улыбнулся он. — Вы же комсомолка, я надеюсь?

— Точно. — кивнула я. — Тогда — честное комсомольское.

Мы сидели и смеялись над байками, которые он лихо рассказывал мне: ляпсусы в творчестве и конструировании, нестыковки между теоретиками и практиками, анекдоты про свою профессию. Он был известным конструктором танков. Я, конечно, не знала его фамилии и не подозревала, что рядом со мной в одном купе сидит такой человек.

— А почему вы едите в простом купе, а не в мягком вагоне? — удивилась я.

— А потому что в этом составе нет мягкого вагона, моя дорогая девочка, — ответил он назидательно. — А мне надо срочно в Москву. По делам.

— Ну, если срочно, то тогда лучше самолетом, — с вызовом вставила я ему за поучение.

— И самолета не было. Увы! — засмеялся он. — Но я не жалею, потому что встретил вас. Он выразительно посмотрел на меня.

Я вначале не поняла, а потом краска бросилась мне в лицо. Я положила конфету в коробку.

— Спасибо, — отодвинула её в сторону. — Я угостилась. И, кажется, слегка напилась.

Мы замолчали. Я видела, как напряглось его лицо и остановился взгляд. Мне, если честно, было его жаль. Я понимала, что ему понравилась, но и он понимал, что такая разница в возрасте не дает ему право даже на обычные ухаживания и будет восприниматься окружающими, как постыдные и неуместные телодвижения.

— Да, — протянула я про себя, глядя, как потемнело его лицо, и сдвинулись к переносице брови. — Это тебе не двадцать первый век, где стираются грани возраста. Здесь и сейчас существует временнАя преграда, как для меня, так и для него. Не могу же я сказать, что почти его ровесница и мне приятно его внимание. Вздохнув, попросила его выйти, чтобы смогла переодеться. Тот быстро собрался и, прихватив портсигар, вышел курить

Переодевшись в свой халатик, накрылась простыней и отвернулась к стене. Я не слышала, как он вернулся и тоже прилег отдыхать.