Я шёл. Иногда проваливался в снег едва ли не по колено.

– Ууу… ааа… рт, – эхо голосов сливалось в один поток где-то в туннеле моего разума.

Они толкались между собой и бубнили. Это мешало думать. Как бесит!

Я долго скакал на одной ноге и бил себя по уху, пытаясь вытрясти голоса.

Заткнулись.

Ненадолго.

Я начал ругаться и кричать на них.

Молчание.

– Аууух… ааал… тссс.

Заметил странную фигуру. За пеленой пурги ко мне кто-то приближался. Он был тяжёлым и проваливался в сугробы.

– Эй, кто здесь? – окликнул я.

Снег сдавливал звуки. Идущий рядом не отвечал.

Из мрака уже проглядывал сутулый скрюченный силуэт.

– Эй, подождите!

Существо повернуло ко мне лицо. Во рту пересохло, я попытался сглотнуть, но слюна кактусом застряла в горле. Самая уродливая во всех одиннадцати мирах старуха, обмотанная рваными тряпками, словно растрёпанная ворона, вынырнула из пурги. Она тяжело переставляла красными птичьими ногами, а руках-крыльях сжимала младенца.

Снежная стена расступилась, и они оказались так близко, что я услышал детский крик. Взгляд старухи ударом топора разрубил мою заледеневшую душу. Старуха отвернулась и двинулась прочь.

Наверное, это сама богиня смерти, а я всё же умер вместе со всеми, и моё тело лежит там, со свернутой шеей, под креслами, а здесь только неприкаянный дух. Тогда… это многое объясняет.

– Эххх… лтии, – в несвязной бессмыслице шлёпали невидимые губы.

Безумный сон – напомнил себе я. Бабка стремительно удалялась. Я испугался, что снова останусь один, и поспешил за ней.

Стрёкот голосов не прекращался, они как с ума посходили.

Из-за них упустил старуху.

Шёл по следам, но снег мельтешил перед глазами, и вскоре я прекратил различать что-либо перед собой.

Внезапно дунул ледяной ветер, и тучи оборвали снегопад. Мир замер.

Всё стихло. И голоса тоже.

Я спал на ходу.

Бесконечная ночь. Уже несколько минут или часов по моим следам кралось странное существо. Оно, пластичное, как тень от воды, изгибалось и прыгало вокруг. Что это? То ли собака с крыльями, то ли шестиногая белка. Я делал вид, что его не существует. Если это очередная подачка болезненного сознания, то не стоило на ней зацикливаться.

Это сработало. Существо исчезло.

А я снова остался почти один:

– Ррруут… хайлл… тть.

Утро. Нежно-розовые лучи проникли в оконца дома Дэйкири.

Старшая сестра Хелла уже вскипятила воду и чистила чан от прилипшей каши.

– Оставь, Хелла, пусть отмокнет, – сказала мать Эленхета.

– Я сниму верхний слой, что не пригорел. Так быстрее очистится.

Дэйкири вновь перевела взгляд на розовые блики. Они смешно червячились через дырочки в занавеске. Богиня Аннушка ленилась после зимы, поэтому светало всё ещё поздно. Кто-то прошёл по лестнице, хлопнула дверь лаза. Видимо, отец вышел из мужской половины дома. Ещё вчера они с соседом собирались в лес за дровами.

Младшая сестрица Инги корчила рожицу и размазывала кашу по тарелке.

– Ма-а-ам, невкусно! Опять Дэйкири готовила?

Дэйкири нахмурилась и засопела.

– Одни горелки! Это всё потому, что всю ночь она где-то шлялась и заснула над чаном! – возмущалась Инги.

– В каком смысле шлялась? – встревоженно спросила мать.

В этот момент Дэйкири решила, что самое время покинуть кухню, схватила свою тарелку и вскочила с подушек. Но не рассчитала и, зацепившись ногой о столешницу, рухнула на пол. Тарелка, конечно же, разбилась, а ложка упрыгала под сундук.

– Дэйкири! – вскричала мать. – Сама будешь новую посуду лепить!

Инги противно хихикнула. Хелла, делая вид, что она взрослая и культурная, спрятала хитрую улыбку за чаном. Дэйкири гордо выпрямилась и прошествовала за совком к печке.

– Мам, а если её замуж никто не возьмёт, она навсегда с вами останется жить? – спросила сестрица Инги, пока Дэйкири, красная от злости, сметала осколки.

– Инги! – голос матери звучал укоряюще. – Найдём кого-нибудь непривередливого.

Дэйкири исподлобья посмотрела на мать.

– А ещё слепого! – не выдержала Хелла. И, очень довольная, захрюкала, уткнувшись в чан.