Однажды я плохо себя почувствовала и поднялась наверх, в свою комнату. Что же вижу: дюжие молодцы выбрасывают наши книги! Репродукция "Розовых любовников" Шагала, вырезанная из "Огонька", кружится в воздухе. На секунду у меня дух захватило - наверное, один раз одна я (в мире) вижу, как летает Шагал! Да, для Шагала это органично, у него часто любовники плывут по небу на картинах. Ну а нам со Славой вылететь из общежития куда? Но у меня с собой было сильнодействующее средство: дурнота (токсикоз сильнейший). На одного дюжего молодца я тут же сделала "поблевушеньки", а другому сказала: "Выброшусь из окна и напишу в предсмертной записке, что во всем виноват ректор".

Мужики ушли, а я обратно стала заносить свои альбомы. Но ребенок не захотел, видимо, рождаться в такой мир. Я попадаю в больницу. А в это время по всесоюзному радио проходит сорокаминутная передача - интервью со мной об Акчиме. И она, кажется, кого-то поразила настолько, что центральное телевидение приехало снимать Акчим. Мой ангел, Мария Александровна Генкель (она тогда была завкафедрой) уверяет, что это может сыграть - ведет меня к ректору:

– Нина тридцать раз была в Акчиме! (на самом деле я ездила туда девятнадцать раз).

Ректор соглашается оставить нас в общежитии, но... к нам подселят студентку. Живем втроем! Ребенок снова раздумал рождаться в такую жизнь. Я опять лежу в больнице. Слава в это время в комнате со студенткой... И мне уже все равно. Будь что будет. Вдруг меня навещает знакомая книжная продавщица: "Нина, поступил альбом Боттичелли". Она обещает десять экземпляров. Оказывается, мне не так уж все равно, что будет! Радость от свидания с "Весной" Боттичелли придает мне силы - спасибо ей!

Я выписалась из больницы и собрала с друзей деньги на альбомы. Иду на прием к своему врачу в тапочках мужа (сорок шестой размер). Июль, жара. Врач в ужасе от моей отечности:

– В любую секунду могут начаться судороги! Сейчас вызову "скорую", и вы поедете рожать. Пора.

Как рожать? А у меня собрано по три рубля с десяти человек на Боттичелли! Говорю: нас выгонят из общежития - надо предупредить мужа... Меня отпустили на два часа. Ну, я куда - бегом в магазин, потом с сумкой альбомов в общагу: "Слава, всех обзвони - раздай Боттичелли, а я - рожать!".

Когда через неделю мы шли из роддома с Антоном, встретили Сахарного, которому и показали сына.

– Горлановская порода!
– сказал он, но, увидев Славино огорченное лицо, добавил: - Потом изменится! Они сначала проходят низшую стадию развития, затем переходят к высшей.

И в чем-то оказался прав: с годами сын все более стал походить на отца.

Через день выяснилось, что в роддоме был стафилококк, и у меня - мастит. Всю изрезали. Перевязки такие страшные, что все время хотелось броситься в Каму (это при моей-то водобоязни). Казалось, что там - прохладная вода, а у меня такая высокая температура была...

Медбрат Володя во время перевязок, чтоб отвлечь меня от боли, просит пересказать роман Кафки "Процесс", о котором столько слышал. Пересказываю! На следующую перевязку приходит полбольницы - слушать пересказ "Превращения". Чистый Кафка, точнее - Кафка в квадрате (лежу, терплю дикую боль, но при этом еще что-то изображаю в лицах).

Молока, конечно, нет. Света Мишланова сцеживает мне каждый день литр. Ангел мой, спасибо тебе! Сколько друзей мне всю жизнь помогало - боюсь, что всех не уместить в этом повествовании!

Приезжает мамочка. Варит борщ и жарит котлеты. Я поела - мама несет мне Антона. И что же? Из одной груди кормлю - из другой течет! Слава Богу! Я иду с сыном в Ботанический сад - там он хорошо спит. Но навстречу идет ректор, и он сейчас скажет: пора выезжать из общежития (комендант уже срывал пеленки, сушившиеся на кухне, и говорил, что есть приказ на это). Я резко отворачиваюсь от ректора. Не здороваюсь. На следующий день комендант мне приносит ордер в аспирантское общежитие! Виниченко, Бубнов и все-все-все быстро нас перевозят. Своя комната! Первая в жизни. Правда, всего девять метров, и Славе приходится на ночь ставить раскладушку... изголовьем в раскрытый шифоньер. И к тому же под полом течет труба с горячей водой. Пар - в комнату нашу. Антон весь покрылся сыпью. Но рядом живет Ирина Петровна Кондакова! Мама Игоря и Бори. Врач Божьей милостью. Она лечит сына! Куда бы я без нее - днем и ночью помощь поступала! Спасибо, милая Ирина Петровна!

В общежитии был один Антисемит Антисемитыч, который решил, что Букур фамилия еврейская. Нас так и звали: "семья евреев". И травили. Я раньше стеснялась писать об этом, но теперь пришло время.

Высохшие в сушилке пеленки Антона тотчас бросали в помойное ведро под тем предлогом, что нужны веревки. Хорошо, веревки нужны, но разве трудно постучать к нам - евреям ли, русским или татарам - рядом же! "Снимите высохшее белье!". Зачем же его в грязь! А чтоб мы снова стирали. Когда родилась Сонечка, я решила, пусть у нее будет моя фамилия - Горланова.