Другу я говорю:

– Арнольд! Причина одна - донорства твоего... и что дети сдали кровь! Да ты сам знаешь, в чем дело - в твоем характере.

Характер счастливый у моего друга! В нем клубится невидимая вечность доброты. Но и видимая - через поступки. Арнольд - психолог по профессии. Психологи в жизни редко бывают простыми, ведут себя, как мэтры. Но он не такой. Ненавязчиво умеет успокоить. Помню: моя средняя дочка в детстве была полнушкой и страдала от этого. Арнольд однажды ей сказал:

– Если я вижу: стоят две продавщицы - худая и полная. К кому подойти? Я всегда иду к полной, она добрее.

Но все же не так уж и прост наш Арнольд. Когда я предлагаю ему закусить сыром, хотя он уже загнулся, он отодвигает от себя тарелку:

– Нет, это не для белого человека!

Вскоре после ухода гостя пришел муж. Я ему рассказала про примирение с Арнольдом:

– Одно испытание позади, но впереди - встреча с другим прототипом! На днях выйдет из печати мой роман, где изображен Щ. И уж он-то меня точно прибьет за это!

И муж стал говорить: да, Щ. придет к нам - в кармане торчит что-то страшное. Ты подумаешь - монтировка... а он достает - это та же бутылка коньяку, только очень дорогого, потому что Щ. сильно разбогател за эти годы. "Выпьем, Ниночка! Спасибо, что напомнили мне мою молодость".

Да, роман-то написан двадцать лет тому назад - там буйный он очень, наш Щ. А теперь постарел, говорят, сильно болен. Жена его месяц назад просила молиться за его здоровье, и я молюсь каждый день.

– А ты ему: за прототипство спасибо!

– Ничего себе - я столько от Щ. в жизни перенесла!

Он говорил:

– Оська Бродский - мой приятель по ленинградской юности.

– Приятель? Вам повезло!

– Это ему повезло. Я-то не в восторге от него был...

Муж смеется: ЭТО разве только одно ты от Щ. перенесла?

Да, что же я за глупости мелю, не в отношении к Бродскому дело было. На самом деле мы оба знаем, что пришлось пережить от Щ., но не хочется сейчас об этом говорить. В общем, легли мы на диван и включили телевизор. В это время стул, стоящий у стола, вдруг... повернулся! Стоял так, а стал иначе.

Мы посмотрели друг на друга. Я сказала:

– Дети, наверное, ниточки привязали к ножке, с кухни дергают.

Муж встал - никаких ниточек нет. Да и детей на кухне нет, они в детской.

Не успели мы это чудо хоть как-то осмыслить - звонок в дверь. Это Лина пришла.

– Ребята, простите, что я так поздно! Я - знаете откуда? С поминок. Мы ведь сегодня похоронили нашего Щ. Да. Жалко его. Очень жалко.

Мы рассказали Лине, как стул повернулся. Сам по себе. Лина заахала на вдохе. Я предположила: может, это так покойничек дал нам понять ОТТУДА, чтоб мы не боялись публикации романа?

Но никогда эта странная история так и не прояснилась.

Я пишу эти строки в ноябре 2003 года, когда уже многие газеты опубликовали... в общем, я уже знаю про скандал на Франкфуртской книжной ярмарке, когда прототип дал пощечину автору.

И нет мне покоя. Я, конечно, стараюсь вычерпать из себя всю любовь - до капли! К героям любовь. Но если прототипы и дальше будут обижаться, то винить можно только себя. Мало любви, значит, было...

Что же делать - как жить и писать?

Ответ пришел по телефону. Позвонила старшая наша дочь Соня.

Но сначала - предыстория. Я дружу с племянницей Булгакова. И однажды в Москве, будучи у нее в гостях, выпросила шишку пинии. Их много там стояло, а мне хотелось что-то дома иметь от Булгакова как бы. Все-таки Михаил Афанасьевич крестил Лену (Елену Андреевну). Ну и эта шишка пинии... В общем, Е.А. держала в руках ее.

А наша Соня знает чуть не наизусть "Мастера и Маргариту". И она выпросила у меня эту околобулгаковскую шишку пинии...

– Мама, помнишь ту шишку пинии? Ну, за эти годы она запылилась, я ее решила вымыть. Раз - под кран! И слышу треск. Представляешь: это шишка стала закрываться - видимо, в ней заложено, что семена нужно спасать... И трещала целый час! Пока не закрылась полностью. Причем некоторые чешуйки даже сломались от усердия. Она, может, еще в Москве лет десять стояла и сохла, да? Но какая сила заложена! А потом высохла и снова раскрылась. Старая шишка, но героически спасала семена! За это можно тост сказать.

И тут муж прочитал этот рассказ, выхватывая с экрана компьютера не успевшие застыть строки:

– Почему ты меня Славой называешь здесь!
– насупился он.
– Почему я не Жорж? Непременно я должен быть Жоржем.

Пермь