– И как был убит последний, настоящий вождь коммунизма Андропов, я тоже уже написал.

– И его убили?
– спросил Денис.

– Да. Его убили. У меня есть факты.

– У тебя получается настоящий исторический документ.
– серьезно сказал Денис.

– Да.
– горделиво ответил отец.
– Я не из тех лживых генералов, которые сегодня ради сенсации и дешевого злата пишут мемуары. Они просто ябедники и кляузники, они ждут платы за свои труды и славы. А я не жду ничего. Только после моей смерти ты все опубликуешь.

– Конечно.

Отец выдохся к концу своей речи, судорога ещё сильней задергала его лицо, трясущейся рукой он взял ложку и принялся подхватывать ей пельмени и, не жуя, проглатывать. Потом, не глядя на Дениса единственным открытым глазом, сказал столь же уверенно.

– Ты сильно изменился за эти четыре года, сын. Тебе жестоко досталось в скитаниях?

– Больше, чем мне того хотелось.

– Ничего. Ты прошел горнило испытаний.
– убежденно заявил старик.

– Лучше бы - без них.
– с неожиданной для себя резкостью ответил Денис, а отец вскинул голову и спросил с вызовом.

– Ты обвиняешь в этом меня?!

– Оставь. Никого я не обвиняю.

– Ты должен был пройти закалку в борьбе! И я рад, что ты в свои юные горды оказался участником исторического события! Рад, что ты защищал Белый Дом, наш советский парламент от сокрушительного нападения врагов. Ты ещё поймешь, что был участником переломного момента нашей Истории.

– Мне было тогда восемнадцать лет, папа. И я ничего не понимал. А сейчас...

Он примолк, потому что понял, что если скажет отцу, что сейчас он не пойдеть защищать парламент ни в Белом Доме, ни в желтом и ни в каком ином отец разволнуется, пойдет красными пятнами и прийдется вызывать "скорую помощь"

Отец проглотил ещё несколько пельменей и сказал тоном ниже, но с прежней убежденностью человека, сквозь всю жизнь пронесшего одну, сжигающую душу идею.

– Бой ещё не кончен, Денис. Коммунизм, как идея, не погибла. перерожденцы её извратили, негодяя убили практическое воплощение, но идея жива и бессмертна.

– Конечно, конечно. Тебе чай или кофе?

– Кофе. Я ещё поработаю до вечера.

Спорить было бесполезно - если бы у старика отняли возможность царапать по бумаге старой чернильной авторучкой каждый день с утра до вечера, то он бы тут же ушел из жизни - так говорили все врачи. И быть в семьдесят три года жизни охваченным страстной идеей - не так уж плохо, во всяком случае это позволяло сохранять высокий настрой души и не обращать внимания на дряхлость умирающего тела... Сознание у него, с точки зрения Дениса сохранялось ясным, и смещалось только в одном вопросе: он был уверен, что Денис его родной сын, что он зачал его в пятидесятилетнем возрасте от молодой жены (после смерти первой, с которой прожил тридцать лет) - хотя было это совсем не так: молодая жена родила Дениса от такого же молодого мужчины, в чем и призналась уже перед своей собственной кончиной, когда Денису было тринадцать. Отец в признание не поверил и не ставил законность рождения своего единственного наследника никогда. Денис тоже не делал из этого трагедии и считал Владлена Тимофеевича Чарушкина своим родным отцом - вполне искренне и без колебаний.

Старик взял большую чашку кофе, ушел к себе, но вернулся через минуту со стопкой исписанной бумаги в руках. Положил рукопись на стол с такой осторожностью, словно это была хрустальная ваза.

– Прочти, это последние главы. Они касаются и тебя. Проверь точность хронологии и имен.

– Хорошо, папа.

Денис искоса глянул на рукопись - отец писал и переписывал её уже долгое время, лет пять, писал и переписывал раз десять, боясь в чем-нибудь ошибиться, и многие главы из неё Денис знал чуть ли не наизусть, но каждый раз делал вид, что получает сей труд для прочтения - впервые.

Он перемыл посуду, взял со стола отцовский труд и прошел в свою комнату - узкую, темную, окнами во двор, уютную не потому, что там было тепло и привычно, а просто от того, что была обставлена по своему вкусу, была "своей" от рождения. Он лег на диван и пролистнул страницы, отыскивая в них новые записи. Как ни странно, почерк у отца был каллиграфический, не требовалось и пишущей машинки, хоть сейчас неси в издательство. Страница номер 749 начинался с главы №44

"А теперь я, покорив горечь своего сердца, приступаю к СВОЕМУ описанию тех последних исторических событии, непосредственным и прямым участником которых я являлся. И не наша вина, что в этот грозный час враг оказался сильней, а наш славный - добрый и пьяный народ был обманут и не подержал нас в роковую минуту.

Вместе со мной в рядах защитников правого дела встал и мой сын комсомолец Денис Владленович Черешков, достойный продолжатель дела своего деда и отца. В свои неполные восемнадцать лет, он как и дед, взял в руки оружие и..."

Зазвонил телефон, Денис оторвался от рукописи и взял трубку.

– Ден?
– голос Фарида был бодр и свеж как всегда.
– Ден, Борька закончил свои ритуалы! Мы погребем к тебе. Что взять по дороге?

– Пива.

– Некоторые любят погорячее! Борька осип, пока изображал плакальщика. Хочет водки.

– Возьмите себе, что хотите.

– Ладно, мы идем... Да! Ты знаешь, вся эта история с нашей затеей насчет приза в сто тысяч баксов Борьке не нравится. Он уже труса празднует!

– Не по телефону об этом говорить.

Он положил трубку и решил, что прочтет рукопись до конца вечером. Или и вообще читать не будет, поскольку то, о чем писал отец касательно этого периода истории - и сам помнил достаточно хорошо, и теперь имел на события весьма отличную точку зрения. Или не имел никакой, что было бы точнее.