Борис понимал, что он получил первичную обработку, стандартное начало для подавления воли и выучке к послушанию. По гестаповско-чекистской логике, теперь должны были последовать пытки голодом и жаждой, угрозами и повтором избиений, пока человек не превратится в животное, или категорически в другую личность, поскольку первую из него - выдавили; о системе допросов с пристрастием Борис тоже читал литературу. Однако, читал и как ей противостоять - надо отключаться и заставить себя смотреть на себя же будто со стороны. А ещё советовали опытные авторы соответствующей литературы, можно так настроить свою психику, чтоб от боли и бессильной ярости истязателей - получать удовольствие. При тренировках - добиться этого можно был, да жаль, что Борис не предусмотрел фатального поворота в своей судьбе и к этому моменту необходимых тренировок не проводил. Короче сказать при втором разминочном избиение, он уже вопил по настоящему, без игры, поскольку его били плетками-нагайками, но опять же кости остались целы, кровища не хлестала и Борис смекнул, что убивать его не собираются, а готовится Большая Беседа, которую проведут люди солидные, обличенные возможностью принимать кардинальные решения.

До пыток голодом и жаждой дело не дошло.

Дырка вентиляции едва светилась, (что означало вечер) когда все те же мордобойцы, изображая вежливость носорога, пригласили Бориса выйти из камеры, подняться по короткой лестнице и представиться в зале с камином мужчине сидевшем в глубоком кресле и - поздороваться с Афониным.

– Здравия желаю, товарищ командир!
– гаркнул Борис.
– Ваш солдат из взвода Тарасова по вашему приказанию прибыл!

И лихо отдал честь. А Горин смотрел на него внимательно, не улыбался и голосом , отдающим в медь треснувшей трубы, произнес уверенно.

– Значит, ты меня знаешь. Я так и думал.

– Так точно, товарищ генерал! Под вашим руководством четыре года назад я был готов сложить голову в борьбе за высокие идеи! Теперь, простите, подвергся гестповским пыткам, по вашему приказанию!

Горин покривил губы.

– Не юродствуй и садись. Это ещё не пытки.

– Служу Советскому Союзу!
– закончил Борис солдатское вступление и сел.

– Значит боролся за идеалы... Но потом передумал и сбежал, как я понимаю? Передумал?

– Как и вы.
– просто ответил Борис.

– А теперь решил поохотится за сто тысяч долларов?

– За ста тысячами долларов.
– поправил Борис.
– Ну, да. Деньги, сами понимаете, солидные.

– Вроде бы, ты не глуп.
– Горин внимательно смотрел ему в лицо.
– А занят таким бездарным делом.

– И вы не дурак, судя по всему. Только зачем вице-мэра убивать? Все равно другого назначат.

– Нет, голубчик, - усмехнулся Горин.
– Я вице-мэров пальцем не трогал. Для меня это слишком мелкая рыбешка.

Афонин одобрительно улыбнулся, сидя в своем кресле.

– Мелкая?
– с интересом вытаращил глаза Борис.
– Следует понимать, что в идеале вы нацелились в Президента?

– Не мели чепухи, - раздраженно оборовал Горин.
– Куда я нацелился, не твоего ума дело. Слушай пропозицию... Сейчас мы соеденим тебя с твоими корешами. Условие такое - говори, что хочешь, не называя ни одного имени. А смысл твоих слов должен быть такой. Ты заверишь, что будешь жив и здоров, если твои дружбаны будут сидеть тихо, и никаких поисков людей причастных к покушению на вице-мэра предпринимать не будут. Все, кончено для вас это дело. И жив ты будешь до тех пор, пока они будут соблюдать это условие.

Вот ту - то Борис и устроил торговлю в лучшем своем казуистическом стиле, на который был способен. Торговался похлеще кавказца на базаре, кричал и шептал, приводил доводы и резоны, одновременно пытаясь понять имеет ли он дело с людьми обличенными верховной властью, или это лишь передаточные звенья длинной цепи, конец, которой находится в других руках. Кроме того, изображая на тот же кавказский манер буйный темперамент, он вскакивал с кресла, метался по комнате, незаметно косил глазом в окно, и когда приметил за кромкой леса высокие купола Храмов, то ему показалось, что он узнал их.

– Ну, а если я не соглашусь? Вы меня , понятно, пришибете, но вас-то Михаил Афанасьевич мои, как вы выразиться изволили, дружбаны - сдадут?! За эти самые сто тысяч долларов.

– Чтобы сдать - нужно иметь крутые доказательства.

– Найдутся, найдутся доказательства, это уж будьте спокойны.

– Даже если меня с Афониным и сдадут, голубчик, это ничего не решит.

– Понятно.

– И что тебе понятно?
– напряженно спросил Афонин.

– Да шестерки вы оба в большом деле! От кого-то получили заказ убить вице-мэра! Передали его по цепочке дальше, кто-то эту акцию провел, да неудачно. А тут вы почувствовали, что жареным запахло, надо свою шкуру спасать, вот меня и прихватили. На вашем месте, господа, вам проще всего было бы всю нашу команду убить разом! Что вам, впервой что ли?

– М-м, - одобрительно промычал Горин.
– Хорошая мысль... Однако...

– Однако - что? Начальство не дозволяет? Запретили ликвидацию?

– Трепло... Ведь поджилки трясутся, а ещё хорохоришься?

– А что остается делать? Есть другие предложения?

– Кончай базар, - решительно оборвал Горин.
– Принимаешь условия?

Все свои доводы Борис уже исчерпал, никакого нового поворота темы в голову не приходило и он сдался.

– Ваша взяла. Жить-то хотца.

– Нина!
– позвал Афонин и в комнату вошла дородная женщина лет тридцати, куда как больше подходящая Афонину на роль жены, нежели вертихвостка Ляля - да так оно и было, скорее всего, поскольку Ляли Борис не видел даже и на даче.