Довбня молча поставил на журнальный столик приготовленный коктейль и сел в кресло напротив.

– Как жаль, - протянул Сергей, отхлебнув из стакана, - что мы даже не знаем его имени. Закопаем завтра человека, как будто он без роду, без племени. Я даже на бирку не сообразил глянуть... а ведь никто не узнает, где могилка его.

Друг молча таращился на него. Смысл содеянного медленно, но верно пропитывал мозг. Ситуация, в которой он оказался, была совершенно идиотской. На балконе в центре города в самом деле лежит абсолютно незнакомый покойник, а Бирюк спокойно предлагает выпить за упокой души. Такое не приснится даже в кошмаре. Как человеку, не привыкшему к тому, что жизнь выходит из-под контроля, Довбне ужасно захотелось, чтобы труп на лоджии оказался знакомым и тело его принадлежало Бирюку. Кто, как не этот придурок, виновник всего происшедшего?!

Он изо всех сил сжал стакан и сказал чужим голосом:

– Я хочу спать.

– Намек понял, - Сергей залпом допил сногсшибательный напиток.

Всякая крепкая мужская дружба имеет свои границы, а тон хозяина не оставлял сомнений в том, что злоупотреблять гостеприимством не стоит.

– Надеюсь, что он не оживет, хе-хе, - сказал Бирюк на прощание. Приятных кошмаров.

– Типун тебе на язык, - Вовка захлопнул дверь.

Никто из находящихся по обе стороны двери не подозревал еще о том, что такое настоящий кошмар.

01:20 - Болван, - сказал майору старший лейтенант уголовного розыска Кротов, прибывший в морг вместе с дежурной бригадой.

Внутренности майора, обреченного всю сегодняшнюю ночь выслушивать оскорбления от младших по чину, сжигала изжога - верная, по его мнению, примета гастрита. Он решительно побледнел и в ответ зашелся в истерике, брызгая слюной и тыкая пальцем в капитана Захара:

– Да какое право?! Это все он!!! Я ему говорил! Я предупреждал!!! У меня больной желудок!!!

Старлей брезгливо поджал губы и повернулся к капитану:

– О чем это он?

– Язва, наверное.

– А у тебя с головой все в порядке?
– тихим противным шепотом поинтересовался Кротов, раскачиваясь с пятки на носок и заглядывая в глаза капитану, которого был ниже на целую голову, снизу вверх.
– Какое вы имели право перемещать труп с места происшествия?

Кто вам позволил трогать вещественные доказательства преступления? Как теперь, повашему, мне удастся восстановить картину изнасилования, совершенного пострадавшим?

– Изнасилования?
– изумленно пробормотал Захар.

– А что может еще означать порванная, разбросанная и местами окровавленная женская одежда, в том числе и нижнее белье? Которое вы, кстати, изъяли у пострадавшей без ее согласия!

– Пострадавшей?
– капитан был ошарашен нарисованной картиной. Из слов Кротова следовало, что где-то в кустах продолжала лежать без сознания голая женщина, над которой жестоко надругались.
– Я же хотел, чтобы как лучше... Я там все осмотрел...

– Ты безграмотный идиот, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к трупу даже собственной матери! Таким, как ты, место только на кладбище!

– На кладбище?

– Это я так, фигурально. С профессиональной, так сказать, точки зрения, - начал успокаиваться старлей, сообразив, что ляпнул лишнее.
– Где это произошло?

– На объездной.

– Точнее нельзя? Может быть, там есть какие-то особые приметы?

– Приметы?
– капитан задумался, а потом весело глянул на майора. Конечно, есть.

– Какие, черт побери?!

– Там, на месте преступления, то есть, лежит его ужин.

Майор, с удовольствием прислушивающийся к тому, как распекают наглого капитана, потупился.

– Какой ужин?
– старлей тупо посмотрел на обоих.

– Диетический, наверное.

– Ну, вот что. Сейчас я здесь закончу и мы поедем туда, - Кротов отошел, покачивая головой. Если бы не старая дружба, связывающая его с капитаном, то можно было бы еще поплеваться пеной на тему дороги с односторонним движением, асфальтированной благими намерениями, где так не хватает гаишников.

Сплюнув, он присоединился к бригаде.

Бригада эта, к слову, превратила дежурство Терешковой в черт знает что. Е? и так неспокойная совесть - все-таки она впервые продала покойника, заставила бросить все на произвол судмедэксперта и скрыться в подсобке. Там Валентина пыталась примирить совесть и суровую действительность с помощью остатков водки, бормоча под нос: "Век живи - век торгуй..."

На новопреставившегося она даже не взглянула.

01:36 Избавившись от осточертевшего приятеля, Вовка сел в кресло, налил еще одну порцию чудного коктейля, бледной тени которого остроумные бармены дали название "отвертка", и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек и глоток, он всерьез задумался над тем, до чего докатился. Вернее, докатался.

Итак, в жизненном активе у него было: идиот-приятель, "жигули" цвета мокрого асфальта, квартира, которую снимал, нелюбимая профессия и незнакомый труп на балконе. Что из всего этого хуже?