Но там его ждало разочарование. Это Гарсиа, закатав рукава, орудовал мачете, и Николас встревоженно поспешил вокруг каретного сарая к новому рокарию. Рокарий выглядел прекрасно, нежно-зеленые листья папоротника уже покрыли камни с прожилками слюды. Но Хосе и там не было. Ускоренным шагом Николас прошел за олеандрами, пересек заросли мирта, свернул к пустому сараю и катальпе и, наконец, замкнув круг, опечаленно вернулся к беседке.

Уютно укутавшись, с трудом удерживая тяжелую стопку листов, скрепленных полосками металла, профессор, казалось, был так погружен в чтение, что неловко было его беспокоить. Но, поколебавшись, Николас все же решился подойти. Галеви посмотрел на него поверх пенсне.

– Извините, сэр… Вы не видели большую лейку?

– Нет, – добродушно ответил профессор. – А ты?

– И я не видел. Но петунии нужно срочно полить.

– Что ты говоришь?.. Ну так найди ее.

– Я не знаю, где стоит лейка… А если бы и знал, она слишком тяжелая для меня.

– Тогда выбрось это из головы.

– А как же петунии? Кто-нибудь должен о них позаботиться.

– Думаю, с ними ничего не случится.

Николас молча смотрел на профессора, чей взор снова был устремлен на бесценную рукопись. Не поднимая головы, тот произнес:

– Дитя мое, предлагаю тебе продолжить прогулку. Мы побеседуем вечером. А пока прошу меня не беспокоить.

Понурившись, мальчик отошел. Со двора по-прежнему доносились удары мачете, и Николас решил, что сможет незаметно подойти к заднему крыльцу. Вопреки необъяснимому поведению Магдалины накануне, казавшемуся теперь таким далеким и нереальным, он все-таки считал ее своим другом.

А вот и она на крыльце перед открытой кухонной дверью ощипывает лежащую у нее на коленях курицу. В темноте кухни блестят на полках медные кастрюли, в очаге потрескивают ветки розмарина. Николас остановился и, засунув руки в карманы, смотрел на Магдалину сквозь окутавшую ее метель. По резким, злым движениям поварихи он понял, что та не в духе, но все-таки спросил тихо и умоляюще:

– Магдалина… где Хосе?

Она гневно мотнула головой и с силой перевернула бедную птицу на спину, открыв ее синюю натянутую грудь.

– Уходи! Я ничего не знаю. Я не хочу ничего знать. Я день и ночь работаю… Тружусь как рабыня. – Неожиданно голос ее зазвенел и чуть не сорвался. – Ты слышишь меня? Уходи!

Николас ушел. Он пробрался сквозь живую изгородь из увядшей мимозы, шагая прямо по ковру из облетевших цветов, и вышел к утесу. Там, усевшись на каменную ограду, он грустно уставился на пустой залив. Ничего страшного, сказал он себе… Все в порядке… Хосе скоро вернется, его, наверное, послали куда-нибудь с поручением.

Дымок сигареты заставил его обернуться, и, вздрогнув, он едва не свалился. Гарсиа, в сандалиях на веревочной подошве, бесшумно подошел со стороны конюшни с дымящимся окурком в желтых пальцах и встал рядом с Николасом, любуясь видом.

– Море, – изрек он. – Такое величественное. Лежит, как огромный зверь, и лижет свои лапы.

Превозмогая непроизвольную дрожь, мальчик сидел на камне, съежившись.

Дворецкий лучился необъяснимым счастьем, явно не скрывая непривычно приподнятого настроения. Он глубоко затянулся сигаретой, и зрачки его узких глаз сверкнули от удовольствия.

– Полезно побыть одному… Без этих заурядных смешных людей… Наедине с вечностью. Я знаю море. Я прошел все океаны. Я дрейфовал в раскаленном Саргассовом море. Водоросли… водоросли… зеленые водоросли под пеной на поверхности цепляются, как щупальца осьминога. – Отбросив окурок, он вынул из заднего кармана пачку бумаги и холщовый кисет, дернул острыми зубами за шнурок и стал одной рукой сворачивать новую сигарету.

– Я думал, вы были солдатом, – дрожащим голосом сказал Николас.

– Да кем я только не был! И матросом тоже. Не по своей воле. Два года в море! Не веришь? – Он вытащил руку из расстегнутой рубашки и, резко повернувшись, обнажил спину – гладкая кожа была сплошь исполосована белесыми шрамами. – Видишь, как меня секли? Секли, пока кровь рекой не полилась. А за что, спрашивается? Но им так и не удалось меня сломить. Никогда. Мне принесли хлеб и воду, а я сидел в камере, как король на троне.

– В камере? – Николас ахнул. Он был напуган, как птенец, но и очарован не меньше. – Вы были в тюрьме?

Гарсиа вдруг застыл, тяжело уставившись на Николаса. Огонек спички опалил ему пальцы, но он этого даже не почувствовал.

– Не лезь в мои дела, – пригрозил он, затем прикурил и громко захохотал. – Тюрьма… Неплохо было бы в тюрьме, как считаешь?

– Нет… – пролепетал Николас.

– Нет? – засмеялся Гарсиа. – Наконец-то ты правду говоришь! Знаешь испанскую тюрьму, где по стенам течет, а ночью по тебе бегают тараканы, большие, как крысы? Где от одной только вонючей темноты сердце останавливается? А эта высокая стена, на которой стоят люди с винтовками, кажется, отделяет тебя даже от неба. Смотри не попадайся, маленький господин. Будь умный, как я, и оставайся снаружи.

– Да, я буду! – пылко согласился Николас. – Кому захочется попасть в такое место?

– Ого! – еще сильнее развеселился Гарсиа. – Ну ты даешь сегодня, маленький господин. Ясно, никому не хочется. Но иногда тебя вынуждают. Приходит полиция, защелкивает на человеке наручники и забирает. – И, помолчав, он мягко прибавил: – Вот как вчера.

– Вчера? – озадаченно повторил Николас.

– А ты не знаешь? – Гарсиа больше не смеялся, он устремил на мальчика ироничный, бесчеловечный взгляд, его зрачки сузились в точку, почти исчезли, а крапчатые радужки плавали в зеленоватом свете, как водоросли в грязном пруду, мерцая неприкрытой злобой. – Хосе вчера забрали в казармы… Он украл у твоего отца.