— Ты хочешь потренироваться?

Заглянув в её голубые глаза, вижу там непередаваемую боль и безысходность. Но Тася стискивает челюсти и говорит со злостью:

— Да, хочу! Научи меня!

Я знаю, что она злится не на меня. И я полностью разделяю её злость.

Забрав бинты, сам перебинтовываю её руки. Подвожу к груше, показываю, как надо бить, ни минуты не сомневаясь, что Тася меня сейчас не слышит.

Когда я разрешаю ей нанести первый удар, она набрасывается на снаряд и начинает колошматить, куда и как придётся. Несколько минут даю ей выплеснуть злость, а потом всё-таки оттаскиваю прочь.

— Шшш… Всё… всё. Ты себе навредишь, Тась, — сжимаю в своих объятьях, но она вырывается. — Успокойся… Пожалуйста, Тася…

— Я была спокойна чёртовых шесть лет! — выкрикивает она. — Я устала быть спокойной! Устала, понимаешь!? Я жила ради неё! Терпела всё ради своей дочери! А он просто взял и забрал её у меня! Он же ей никто, чёрт возьми!

Когда она говорит про Андрея, во мне горит лишь одно желание — раздавить его, словно букашку. Но мы уже через это проходили. Я его избил. Попал в тюрьму. И вот мы теперь здесь! И я не готов больше идти по этому пути. Должен быть другой!

— Я знаю, Тась, знаю!

— Если знаешь, тогда отпусти меня! — продолжает вырываться она. — Научи меня драться, Спартак! Не хочешь? Тогда не мешай!

Чёрт возьми! Я готов сделать для неё всё, что угодно. Но никогда не думал, что она именно об этом попросит.

— Хорошо, я научу…

Я сдаюсь и отпускаю её. Тася вся взмокла, тяжело дышит, но сейчас она выглядит более живой, чем прошлым вечером.

Хорошо. Некоторое время можно держаться и за чувство ненависти или жажду мщения. Поэтому я вновь объясняю ей, как надо бить. А потом встаю сзади и руковожу ударами, обхватив тонкие запястья девушки.

Тася оказывается способной ученицей, и мы вместе выплёскиваем ярость на груше около часа. Потом вместе принимаем душ, и я вынуждаю Тасю ещё немного забыться, прижав к стенке душевой.

Выплёскиваю всю свою страсть, а она ненадолго забывает о своей ненависти…

Вскоре приезжают Маша и Глеб, и Тася сразу уходит в спальню, даже не удостоив их приветствием. Я знаю, что она пытается дозвониться до свекрови, но та не берёт трубку.

— Вот твой новый телефон, — протягивает коробку Маша. — Там уже стоит сим-карта.

— И?..

— И телефон Галлиева там тоже есть, — отвечает она спокойно.

Замолкает. Возможно, ожидает, что сейчас я начну рукоплескать её находчивости, но этого ни черта не будет.

Это они с Глебом просрали мою дочь!

И это, в конце концов, её работа — добывать информацию, которая может понадобиться!

Вместо меня восклицает Глеб:

— Смотри-ка, Машка! Ведь можешь же, когда хочешь!

— Да пошёл ты! — выплёвывает девушка.

— Куда? Куда мне пойти, Маш? — Глеб разводит руками и лыбится во все тридцать два. — Можем пойти вместе, кстати! Если уж ты так настаиваешь.

— Заткнитесь оба! — рявкнув, вынуждаю их замолчать. — На сегодня нужно отменить все дела, я остаюсь дома.

— Спартак! — начинает негодовать Глеб. — Мы не можем ничего отменить!

Я бросаю на него непреклонный взгляд, и парень сжимает переносицу двумя пальцами.

— Твою ж мать! — тихо ругается себе под нос.

Достаю из коробки телефон, включаю его и сразу нахожу номер Галлиева.

Вновь смотрю на Машу с Глебом, и теперь мой взгляд говорит им, что пора на выход. И они меня, конечно, понимают.

Когда остаюсь один, прижимаю телефон к виску. После бесчисленного количества гудков раздаётся щелчок, и наступает тишина.

Галлиев меня слушает.

— Сегодня! — выплёвываю я, теряя остатки холодного рассудка. — Я хочу встретиться с тобой! Без грёбаной охраны и блогеров! У меня есть, что тебе предложить!

В трубке продолжает висеть тишина, а потом надменный голос небрежно бросает:

— Где и во сколько?

Машину немного заносит от неожиданной наледи, образовавшейся на асфальте за эту ночь. Водителю приходится скинуть скорость, чтобы справиться с управлением. Он, видимо, обладает опытом в подобных делах, потому что с лёгкостью предотвращает занос и, вырулив на шоссе, устремляется в центр города. Без пробок мы попадём на место за полчаса. Бои начнутся через час, но Спартак уже давно там. Он уехал ранним утром. Сказал, что должен подготовиться психологически…

Я могу лишь догадываться, что это значит…

Последние две недели я хоть и колотила грушу вместе с ним по утрам, но мне это помогало лишь на время. В основном я пребываю в какой-то спячке, старательно сдерживая истерику.

— Ты готова?

Я быстро промакиваю слёзы салфеткой и часто киваю.

— Пять минут, Тась! — с этими словами Глеб передаёт мне телефон, включив видеозвонок.

Пять минут!

Это всё, что у меня осталось. Последние две недели раз в день и всего пять минут я разговариваю со своей дочерью. На экране появляется её личико с огромными зелёными глазами, и я закусываю губу почти до крови, подавляя всхлип.