В дверь кто-то ломился, я отворил её. Забежали Симба и Барсик. Все говорят муж в дверь – жена в Тверь, а у нас бабушка в дверь – коты в дом! Дуэт уселся у выбеленной печки, где ещё тлели дрова. Я закинул пару пален, сев на табурет, и услышал, что кто-то звонит. Хорошо, что телефон оставил в кухне.

– Опять проспал? – вместо приветствия, ухмыляясь, сказал Максим.

– Вроде того, – бормотал я, вороша угли кочергой.

Жар, исходящий от печи, обдало лицо и пришлось щуриться, пока не закрыл её.

– Что-то случилось?

Я поджал губы, прежде чем начать рассказывать, что произошло. Обошелся без лишних слов, а особенно уделил внимание тому, что собирался сделать мой папаня, – опять! – а не то, что подрались.

Максим молчал, не перебивал и только после того, как я закончил, долго удивленно присвистнул.

– Ни хера даёт… Моя в шоке!

– Угу, – глухо отозвался я, трогая свободной рукой свой лоб. – Ни фига не выспался. Я будто во сне сейчас нахожусь.

– У тебя шок. Ляг, поспи, об уроках не думай. Я задание тебе возьму и скину SMS-ской или… Кстати… А ладно, – осёкся Максим, точно лишне сболтнул и поспешно добавил: – Скоро звонок. До вечера.

– До вечера.

Я не стал интересоваться, что хотел сказать, почему сменил тему… Неважно. Сейчас на данный момент надо мне покушать, привести себя в порядок и потом, может быть, прилечь поспать. И то вряд ли. Разве что музыку послушать.

Стоило закрыть глаза, как я вспоминал отца и то, как он доказывал, что воспитывал не такого сына, как хотел. Дурак. Я давно уже не ребёнок. Повзрослел до школы.

Блин, почему нет у меня таких наушников и плеера, чтобы включил музыку и не надо бояться, что сядут батарейки или провод запутается. Больше всего бесило, что наушникам лет и лет, а всё никак новые не куплю. Периодически звук западал, и приходилось провода «сращивать», чтобы звук чётче стал. В конечном итоге, провод от наушников теперь с мою руку, а не рост, ну почти, как было раньше. Приходилось плеер нацеплять на верхний карман рубашки, а то и под мышкой носить. Эх! Кто о чём мечтает, мне бы музыку послушать!

Наспех поев блинов, запивая чаем, я встретил бабушку. Забирая пакет из её рук, мои ноги вросли пол.

– Привет.

Кого не ожидал увидеть так это подругу. Неловко стало. Руки в непонятном состоянии, перебинтованы, как у бойца, и наверняка взгляд выдавал все ответы. Я не хотел смотреть Юлианне в глаза, чтобы не смогла выведать мысли и то, что предстоит рассказать ей. Лицом я ничего не выражал – это чувствовалось по застывшим бровям, лбу и щекам. Эмоций никаких. Бабуля, конечно же, была в курсе, почему у меня повязки, отчего такой вид, а Юля ведь не знала.

– Привет, детишко, как учёба?

– Нормально. Уроков было мало, – непринужденно ответила мне, поглядывая на повязки.

Я выдавил из себя самую дружелюбную улыбку, пусть у меня начала зудеть бровь, ничуть не жалел о боли. Помог подруге снять куртку. Даже здесь нарисована Пантера! Хех!

– К соседке значит пошла, – догадался я.

– Всё-то тебе скажи, Марина просила не говорить о том, что Юлька хочет тебя навестить, – улыбнулась бабушка, оглядывая стол и холодильник с печкой. – Ты поел? – сомнительно обратилась ко мне.

– Да, блинов. Спасибо.

Я вообще не хотел, чтобы Юля видела меня таким… подавленным. Боялся на себя в зеркало смотреть и всё же она пришла. Навестить. Меня. Не то, что родная мать. Та наверно к подругам ускакала и забыла обо мне. К бабушке наверно так, забежала на раз и всё. Ай!

– Поранился? – обеспокоенно спросила она, точно медсестра, беря руки. – Мда, замотал так себе. Развяжется.

Удивляясь, как у двенадцатилетней девочки столько опыта в плане повязок, я спорить не стал и позволил развязать. Наверняка своя болезнь сказалась, что скрывалась за косой русой чёлкой.

Сначала Юлия вымыла руки и аккуратно сняла повязки. В её лице не возникло сочувствия, сожаления или страха, точно всю жизнь этим занималась – это ощущалось сквозь пальцы, с аккуратно квадратными маленькими голубыми ногтями. Столько красоты в них, созданные для творчества, и тут такое… я всякое в жизни видел, слышал, и представить не мог, сколько было у моей подруги повязок. Несмотря на свою хрупкость, взгляд оставался стойким и решительным, об этом говорили её движения, заряжающие меня какой-то энергией и вытесняя всякие смуты из головы! Музыка не помогала, как взгляд фисташковых глаз. Я ощутил на лице тот же жар, что во время ворошений углей в печи! Это ты скорее заряжаешь её. Только в данном случае, я не боялся обжечься.