— Хочешь еще хлеба? У меня от вчерашнего обеда остался кусочек. Ты не стесняйся. Бери. Я раньше не любила черный хлеб. Он казался каким-то горьким. А сейчас никакие пряники не сравнятся. Лучше только просфирка, после всенощной. Её собираешь губами, и как будто сама жизнь возвращается с каждой крошкой. Меня как-то перед Пасхой ставили помогать на кухне, — какая там благодать разливалась…

Молодая послушница, казалось, могла болтать целыми днями. Обо всем на свете. За время их совместной работы она уже рассказала о своей жизни в миру. О том, как потеряла жениха, который изменил перед венчанием, а потом и вообще уехал. О семье. О бабушке — молитвеннице. Это даже не было пустословием. Ей не надо было обсуждать или высказывать свое мнение. Слова просто лились серебряным дождем. Иногда веселя. Иногда, как сейчас, подбадривая после тяжелого дня.

— Говорят, что ты надолго не приезжаешь к нам и скоро опять исчезнешь…

— В том, что говорят, есть часть правды. Я сама себе не принадлежу. Как позовут обязанности, так и пойду.

— И даже до Праздника не останешься?

Девушка аж руками взмахнула от возмущения, что обязанности могут отвлечь от такого…

— Анют, честно. Я не знаю. Очень хочу остаться. Соскучилась я по монастырским праздникам. Но как все сложится… то лишь Бог ведает.

Даже мысль о том, что скоро праздник с долгой торжественной службой, каким-то неуловимым образом наполняла окружающий мир светом и надеждой на лучшее. Весь вопрос был в том останется ли она здесь так надолго.

— Ладно, пошли уже обратно. А то разнежились тут.

— Конечно-конечно. Я сейчас… видела неподалеку…

Аня неожиданно резво вскочила и бросилась к посадке. Она бежала, почти взлетая над желтеющей травой и придерживая руками попеременно, то широкую развевающуюся юбку, то предательски сползающий платок. Её напарница улыбнулась, и пошла вдоль участка, собирая последние пакеты со снедью для монастыря. Попутно укрывая остатки урожая, за которым позднее приедет трактор. Она как раз справилась со всеми делами, когда появилась разрумянившаяся и чуть запыхавшаяся беглянка. Выбившиеся из косы волосы развевались на ветру, но платок был полон небольших ярких наливных яблочек.

— Вот. Сестрицам набрала. Тут неподалеку. Дикая яблонька. Немного горчит. Но после первых морозцев у неё яблоки такими вкусными становятся — ум отъешь. Вот сама попробуй.

— Я уже не хочу. Дома попробуем. Давай помогу в сумку сложить, а то матушке не понравится, если ты в таком виде явишься.

Но они обе улыбались так, как будто не было тяжелого дня, раннего подъема и непростого прошлого за плечами у каждой. Мир хоть на минуту стал простым и понятным, наполнившись ароматом плодов земных и предчувствием праздника. Они так и брели, улыбаясь, по тропинке в тяжелых резиновых сапогах и бесформенных куртках, когда из-за пригорка послышался необычный шум.

— Кого это опять Бог послал?

— Действительно.

Шум винтов однозначно принадлежал вертолету. Она бы могла и тип машины определить, если бы поднапрягла память. Проблема была только в том, что над этой местностью летают редко. Но еще реже неожиданности бывали приятными в её жизни. Поэтому когда они преодолели очередной подъем и открылся вид на монастырь, она придержала свою спутницу, немного не доходя до границы лесополосы.

— Подожди, дай я отдышусь.

Лучше заранее изучить незваных гостей, особенно если они появились вот так открыто. Прятаться не будет только тот, кто совершенно уверен в том, что отпора не будет. Группа мужчин у калитки в монастырь оживленно ругалась с сестрой Прасковьей. Оставалось только посочувствовать их бессмысленным попыткам уговорить. Хотя… Если её связать и цепями закрепить. Наверное, в этом случае бы явился ангел, на защиту её чести. Русалка улыбнулась и отбросила попытки представить эту эпическую битву. Учитывая, что тихая старушка однажды даже на помощников епископа собак спускала из-за неподобающего поведения, то у этих чужакам вообще не было шансов. Чтобы немного отвлечь спутницу, которая почти пританцовывала на месте, намереваясь бежать в родное гнездо, русалке пришлось спросить.

— Анют, а ты не помнишь, чем закончилась история, про епископа, которому сестра Прасковья выговорила за поведение его служек?

— Ну, ты даёшь. Это до меня было. Кажется, он тогда запретил настоятельнице давать сестре любые послушания связанные с посетителями монастыря.

— Но она же продолжает у калитки дежурить.

— Так она не с посетителями общается, а просто молитвенное правило исполняет у калитки. Ей вообще свежий воздух для здоровья доктор прописал. Вот она по привычке и сидит на прежнем месте. И ни с кем не общается.

— Действительно, это с трудом можно назвать общением.

Они дружно рассмеялись. Но взгляд русалки уже зацепился за пару чрезвычайно знакомых силуэтов. Похоже, её каникулы закончились, а принц решил взять в осаду монастырь. Его фигура отчетливо выделялась в любой толпе. Не считая безошибочного опознания на уровне эмоций. Причем на посылках у него Стивен. Лучшая из ищеек, преданных лично мадам. Учитывая отсутствие взаимопонимания между разными поколениями этой семьи, когда она покидала сцену, это было опасно близко к нездоровой сенсации.

— Чудеса.

— Да? А матушка знает? Она говорила, что чудесам веры нет без разума и твердого руководства.

— Это не из тех чудес, солнышко. Просто знакомый один, которого я не ожидала увидеть. По крайней мере, так скоро. Придётся тебе Анют, самой донести сумки. Справишься?

— Конечно, мы дома таскали и не такое… Но что ты собираешься делать… Сестра Агриппина говорила, что не благословляется общение со старыми знакомыми для таких, как мы.

— Боюсь, что общение тут неизбежно. Вопрос только в условиях подъема белого флага. Хотя в том, кто именно его подымет сомнений практически нет. Беги. Скажи настоятельнице, чтобы держала оборону, а я вернусь чуть попозже и всё объясню.