Шрифт:
Была драка в парке со студентами, где Иван отличился ярче всех, со своим другом Славкой Кадыком. Всё бы ничего, но серьёзную травму в этой потасовке получил сын заведующего городским отделом культуры Петька Трофимов, которому Иван сломал руку и разбил голову. Рабочие завода, где он трудился слесарем, пытались взять Ивана на поруки, но страстное желание большого чиновника, посадить Беду в тюрьму, было намного сильней ходатайства рабочего коллектива завода и спортивного клуба. Тогда Ивана осудили на пять лет, а Кадыка на два года. Ивану статью на суде переквалифицировали на разбой, так как после драки он в траве нашёл кошелёк потерпевшего, но возвратить тому не успел. Через десять минут он был арестован.
Он вспомнил стук вагонных колёс и переполненный заключёнными столыпинский вагон, пропахнувший карболкой.
Тюрьма и война из памяти никогда не стирается, хотя ему после освобождения многие говорили «забудь про тюрьму».
«Нет, её невозможно забыть. Можно отвлечься на время. Только хорошее можно быстро забыть, особенно если в жизни его много было. А сейчас, почти каждый месяц судят кого – то с их двора, даже своих родственников половина побывала в тюрьме, а некоторые до сих пор сидят. В шестидесятых годах, когда на дворе социализм был я дерзок. А дальше пошла долгая эпоха Захара Минина, он был крут и младше меня. Вкус тюремных сухариков узнал с малых лет. И между тюремными перерывами, играл в футбол за команду Водник и надо сказать неплохо. Крёстный Часовщик, конечно, был вне конкуренции. А в середине шестидесятых годов в городе появился вор в законе по кличке Таган, которого я и в глаза не видел. Но слышал от крёстного, что Таган считался первым идеологом в воровском ордене, который хотя и имел физический недостаток, – у него отсутствовала одна нога, но до сих пор находится в полном здравии. Это надо же каков Человечище этот Таган! На дворе другой век наступил, а в городе никто и никогда не слыхивали, чтобы он размахивал „воровским флагом“, – видимо интеллигентной выправки человек? Большой поклон таким ворам! А я был просто уличный баклан, с завышенной справедливостью. Нечего кривить душой ведь на самом деле я и Захар являлись криминальными маяками для некоторых своих родственников». И его грустные воспоминания окунулись в те далёкие года, – в таёжный уголок, обнесённый высоким забором и колючей проволокой, где он оставил часть своей молодости.
***
Свою тюремную карьеру, Иван Беда начал со штрафного изолятора, в который помещали нарушителей внутреннего режима. Привезли его в таёжную станцию под названием Буреполом. Не подымаясь в лагерь, он и его спутник Коля Румба, имевший вторую судимость, избили на этапе мешочника за его прижимистость. Им и выписали при подъёме на зону двадцать суток на двоих. Штрафной изолятор был рабочий. Выгоняли на лесоповал, где Иван цеплял трос за лесины, прицепленный к лошади, и выволакивал лесину на площадку, которая называлась верхним складом. Здесь впервые Иван увидал, как вольные шофера привозят запрещённый чай в носках. Зэки, сняв носки у водителей, снимали каждую чаинку с них, а затем трясущими пальцами отряхивали голые пятки на газету. За этой любопытной картиной Иван наблюдал и не заметил, как штабеля брёвен начали лавиной скатываться на него и, если бы не прыткость Коли Ромба, лежать бы ему под этим лесом раздавленным.
Перед самым Новым годом у них окончился срок штрафного наказания, и они в совершенно голом виде предстали перед комиссией, для распределения на соответствующие по здоровью работы. Тогда седовласый майор с заячьей губой, которую он пытался замаскировать усами, – как оказалось начальник производственной зоны, им сказал:
– Вы оба являетесь участниками гуманного акта Советского правительства. Считайте уже пять лет прошло со дня указа о переименовании лагерей в Исправительные трудовые колонии. Труд отныне стал приоритетной дисциплиной в исправлении находящегося контингента всех подобных учреждений страны. Так что милости прошу на трудовые подвиги и прошу запомнить новый девиз. – «Только труд и труд исправляет человека!» Считайте сегодняшний день вашим первым шагом на свободу!
Беду и Румба направили в один отряд. В бараке, куда их привели, было многолюдно. Все расспрашивали, откуда они родом и за что сидят.
И эти расспросы продолжались бы до бесконечности, если бы в секцию не вошёл высокий чернобровый брюнет с золотыми зубами. Это был последний вор в законе, оставшийся на зоне – Володя Потёмкин по кличке Генерал.
Когда он подошёл к толпе окруживших новичков, все быстро разбежались по своим закуткам.
– Кто из вас Иван Беда? – спросил он металлическим голосом.
– Я, – смело ответил Иван.
Генерал протянул Ивану правую руку для приветствия.
– Меня Генерал зовут, – представился он.
Иван обратил внимание, что левая рука у него была не живая – это был протез, одетый в чёрную перчатку.
– Тебе Часовщик маячок приветствий прислал, – сказал Генерал. – Присмотреть он за тобой просил. Так что ты здесь обживайся, со всеми вопросами и проблемами ко мне забегай в восьмой отряд, в любое время. Но думаю, у тебя здесь будет всё отлично, – приятно успокоил он Ивана.
– Лупа, – негромко крикнул он нарядчику, сидевшему на кровати с газетой. – Посели ребят на путёвые койки, я через неделю проверю, – и вышел из барака.
Нарядчика звали Лупой, за то, что он носил очки с толстыми линзами, без душек. Они были зафиксированы у него резинкой на голове. И когда его глаза требовали отдыха, он снимал свои очки. Но газеты нарядчик читал, используя очки как лупу, держа их в руках. За что и получил он кличку Лупа.
Нарядчик выделил им тумбочки и койки на втором ярусе.
С этого дня у Ивана началась настоящая лагерная жизнь, где ему преподнёс протекцию Часовщик. Беда в это же день понял, что он непросто приземлился в лагере простым сидельцем для отбытия срока, а въехал на белом коне в одну из самых больших зон страны. И здесь ему придётся постигать лагерную жизнь и учится мудрости у авторитетных зеков.
На работу их вывели в этот же день во вторую смену, на сборку школьных парт. Работа была чистая и не тяжёлая, можно даже сказать захватывающая. Основным инструментом был пневматический гайковёрт, работающий по принципу электродрели. Гайками и болтами они скрепляли парты и передавали их на покраску. Цех был большой и светлый, но запах смолы и краски резко бил в нос.