А на рождество мистер Рокфеллер лично пожалует в Москву, проведать филиал «Чейз Манхеттен банк» на Карла Маркса…

Дверь за спиной тихонечко открылась, впуская Риту. Я заулыбался, не оборачиваясь. Гладкие ручки обняли меня за шею, а губки чмокнули в щеку, шепча:

— Ты на меня обиделся?

Я развернулся и усадил девушку на колени, лицом зарываясь в душистые черные волосы. Мои ладони заскользили по платью, и Рита смущенно захихикала:

— Не получится! Близняшки уже приехали!

— Вот так всегда… — мой горестный вздох вышел вовсе не наигранным.

— Успеем еще, — ласково выдохнула девушка, и затеребила меня: — Пошли встречать!

— Пошли…

Рита вскочила, замирая на лишнюю секунду, и я с удовольствием шлепнул по упругой попе. Женушка ответила радостным писком…

И она еще тревожится, не ностальгирую ли я по Даше! Нет, моя прелесть, нисколько!

Первыми храмовую тишину прихожей нарушили близняшки. Машу я давненько не видел, но не углядел особых перемен, кроме, разве что, заметно округлившегося животика.

— Привет, привет! — пропела она, глядя на меня смущенно — и умоляюще.

Насторожиться я не успел — Светланка чмокнула в губы, и сестричка тут же последовала хорошему примеру.

— Приве-ет! — затянула Рита. И тут вошел Жека.

Сначала в паркет уперлись костыли, а затем Зенков в куртке десантника переступил порог правой — целой! — ногой в ботинке, держа левую на весу — гипс прятал ее от кончиков пальцев до голени.

Моя охнула.

— Женечка, тебя ранили?!

Загорелое лицо одноклассника напряглось, губы дернулись в жалкой улыбке.

— Пустяки, — вытолкнул он, — до свадьбы заживет… — и тут в его глазах плеснулась такая боль, что никаких сверхспособностей не требовалось для понимания — человек отчаялся.

— Противопехотка? — обронил я.

— Она, с-сволочь…

В прихожую шагнул Юрка Сосницкий, кивнул мне, приветствуя Риту скользящей улыбкой, и поддержал Зенкова — тот неуклюже, играя желваками, расстегивал пуговицы одной рукой. Освободился от куртки наполовину, а затем раздраженно сбросил ее на пол. На форменке звякнули две звезды — иракский «Орден Междуречья» и йеменский «Орден Мариба».

А до меня стало доходить, что за мольба дрожала влажно в Машиных глазах.

— Сержант Зенков, за мною шагом марш! — скомандовал я лязгающим голосом, и привычка к дисциплине подействовала — Жека заковылял по коридору, не спрашивая, зачем и куда. — Светланка, пойдем. Рита! — мои глаза указали на Машу, зажимавшую рот ладонями. По пальцам, по щекам текли слезы.

«Моя прелесть» увела подружку на кухню, воркуя что-то бесхитростное и утешительное, а Сосне я послал знак: всё норм!

Женька хмуро, задевая плечом косяк, протиснулся в гостиную, и мы со Светланой усадили его на диван. Раненую ногу осторожно уложили на стул, подстелив подушку.

— И что теперь? — резко спросил Зенков, еле сдерживаясь, чтобы не послать нас обоих. — Чего вы хотите, не пойму!

— Ногу тебе обломать, чтоб не мучался, — забурчал я, водя ладонями поверх гипсовой повязки. — Свет, что скажешь?

Девушка смутилась, боязливо протягивая руки.

— М-м… Сложные переломы плюсневых костей… Разрыв фасцевого сухожилия… Кажется, гемартроз голеностопа — ну, кровоизлияние в сустав… И… И, да, перелом лодыжки. Шрамы зажили, а вот косточки… Не повезло лапе.

Я лишь кивал, как мудрый доктор Айболит юной медичке.

— Плюсна — вот где главная зараза! Сращивание началось, но со смещениями… Так… Ладно. Свет, я за инструментами, а ты пока расскажи Жеке… Ну, сама знаешь!

У близняшки кровь отлила от лица.

— Житие мое…

Женька ничегошеньки не понимал, он растерянно переводил взгляд с меня на Светлану, и обратно, но в его глазах разгоралась сумасшедшая надежда. Я кивнул ему, и вышел. Портновских ножниц и кусачек должно хватить…

Возвращаясь, еще в дверях услышал Светины причитанья:

— Если бы не Мишенька, не знаю, что бы я делала… Женька, ты не представляешь просто, какой это был ужас! Изо дня в день, вечный, постоянный! А самое страшное — знать, что проживешь еще лет пятьдесят — вот так вот, в позе бревна! Пока мама с Машкой были дома, я еще держалась. Мама уходила на работу, Маша — в школу, и я выла!

— Светка! — потрясенно выдохнул Зенков. — А я ничегошеньки не знал… Вот же ж… Маша всё как-то увертывалась — болеет, говорит. А чем, как, что? Вот это ничего себе…