— Строго обязательно!

— Ур-ра-а… — сдавленно выдохнула Настя.

Салон наполнился смехом.

«Семейка моя… — тепло подумалось мне. — Семеечка…»

— Так, — заерзала сестричка. — Подъезжаем уже!

«Ижик» катил вдоль Московского проспекта, и отовсюду наплывало впечатление кануна. На растяжке, покачиваясь под ветерком, мигала надпись, собранная из лампочек: «С Новым 1978 годом!» По тротуару бежали запоздавшие граждане, волоча перетянутые бечевкой елочки. Мандарины распирали авоськи спелыми боками. А вот уже кто-то веселый и расхристанный поздравляет всех подряд — шарф еле держится, шапка набекрень…

— Так, Дед Мороз, Дед Мороз! — радостно запищала Настенька.

Я улыбнулся, провожая глазами солидного массовика-затейника с окладистой бородой, вышагивавшего по тротуару в длинной малиновой шубе. И посох, и мешок — всё при нем. А вон и Снегурочка! Моя улыбка подняла холмики щек еще выше, стоило узнать в статной девице Ирину из «чистого цеха». Кокошник ей идет…

— Ура! — огласила сестричка наш приезд, и первой выскочила из машины.

— Меня подожди! — крикнула мама.

Снисходительно провожая глазами скво из нашего племени, я нагрузился двумя огромными чемоданами, и направился к подъезду, где уже приплясывала Настя, придерживая для меня тяжелую дверь.

— Пр-рошу!

— Пойдем, лапулька, — улыбнулся я.

Сестричка заворковала, подлащиваясь:

— А разве не чучелко?

— Вот уж нет!

Настя прижалась на секундочку, шмыгая носом от полноты эмоций.

— Так, нас мама ждет!

Гарина-старшая стояла у лифта, поставив ногу на порожек — дверцы неуверенно сходились, пихаясь в сапожок, и отталкивались.

— Спасибо! — пропыхтел я, боком проходя в гулкую кабину.

— Пожалуйста!

Взвизгнув, дверцы запахнулись, и лифт тронулся. Освободив руки от груза, я обнял маму с Настей и крепко притиснул к себе.

— Вы мои самые любимые девчонки!

— А Рита? — смешливо прищурилась сестренка.

«Она уже не смотрит, чуть запрокидывая голову, — мелькнуло у меня. — Выросла-то как…»

— А я ей уже сказал, что люблю!

Лифт замер. Торжественно лязгая, раздвинул дверцы — и для нас просияла Рита. Она стояла на пороге квартиры — в джинсиках, в батничке, и в мамином кружевном передничке. Загляденье.

— Привет! — зазвенело на всю площадку.

— Ритка! — эхом отозвался Настин голос.

Сестричка кинулась тискать мою разлюбезную, а тут и мама подбежала, так что мне места для жарких объятий не оставили. Да и куда я — с двумя сундуками?

— Риточка! Риточка! — заливисто щебетала родительница. — Мы тебе такое платье привезли! Тако-ое! Просто закачаешься!

— И туфли! — подсказала Настя.

— И туфли! Пошли мерять!

— Пошли! — обрадовалась Рита. — А у меня всё уже готово! И салаты, и заливное, и зразы… И телятина с черносливом на горячее! Дотушивается уже…

— Та-ак, вкуснятины сколько!

— Да когда ж ты успела, Риточка?

— А нас сегодня отпустили пораньше! Профессор сказал, что Новый год — это святое!

Отобрав у меня ручную кладь, женщины удалились в мамину спальню, переговариваясь и пересмеиваясь, а я развалился на диване, отдыхая от тяжких трудов. Похоже, в багаже перевозили парочку минералогических коллекций…

Из-за запертой двери «будуара» доносились восклицания, смех и неразборчивый говор. Ставлю один к двадцати, что Риту допрашивают на мой счет. Настеньке всё интересно, а маманьке — тем более.

«А Миша, правда, тебя любит? А сильно? А что он тебе подарил? Да ты что-о?! Ух, ты-ы…»

И получаса не прошло, как три грации продефелировали в зал, одинаково покачивая бедрами, одетые со вкусом и… Нет слов.

Гарина-старшая в брючном костюме «по мотивам Ив Сен-Лорана» постройнела, помолодела даже; Гарина-младшая, обтянутая юбочкой-миди и воздушной блузкой повзрослела, а Рита в простеньком на вид платье будто сошла с глянцевой обложки — пленительная и недоступная дива. Такой только в Каннах на красной дорожке блистать, небрежно улыбаясь объективам…

— Прелесть какая… — растерянно толкнулось из меня. — Мам, завидую папе! И Настиному жениху завидую. И даже себе самому!

Грации дружно зарделись.

— Нету у меня никого… — сбивчиво парировала сестричка, отводя глаза.

— Будут! — заверил я ее.

— …Пан Владек! — вскричала пани Моника, спускаясь в кабачок. — Вот вы-то мне и нужны. Скажите, вы когда-нибудь охотились на дичь? На всяких, там, уток, курей…

— На кур охотится Тереза, — заносчиво ответил пан Владек. — В мясном отделе гастронома! — он приосанился. — Но… Да-а! Любой мужчина — охотник. Добытчик! Это у нас в крови…