Шрифт:
— Сначала разберись во всём, — произнесла тихо, выливая остатки кофе в раковину и споласкивая обе кружки, — просто нужно понаблюдать.
Выключила воду и снова неосторожно ступила на повреждённую ногу.
Чтоб тебя, Гордеев!
Что за напасть?!
В довесок ко всему, что вчера происходило, она умудрилась подвернуть ногу в его доме. На пороге, когда устремилась к выходу, наступила на порог и подвернула в спешке ногу. Зашипела и, крепко сцепив зубы, похромала дальше. Лишь бы подальше от него.
Поцелуй?! Что за бред?! Он действительно надеялся, что Даниэла так просто согласится на его условия?!
Он позволил ей выскочить из кухни, но не успела Дани выйти за порог, как её лодыжку скрутило от боли. Невнимательность и спешка сыграли с ней злую шутку. Но он не настолько щедр, так ведь? Он играет с ней, как со смешной зверушкой. Развлекается, отпуская поводок, а потом нова дёргает за него. Больно и унизительно.
Схватил её за локоть, дёргая на себя и причиняя новую порцию боли. Заставляя яростно зашипеть и забиться в стальных тисках. Бесполезные и жалкие попытки избавить себя от его прикосновений. Жалкие настолько, что тошнит от самой себя.
Липкий страх, что Егор не сможет остановиться. От него сердце покрывалось ледяной коркой, а в глазах стояла рябь.
— Ненавижу тебя! — выплюнула в ненавистное лицо.
Глухо завыла, когда его рот вероломно накрыл её раскрытые губы. Яростно сминая их и кусая одновременно. Перехватил её за голову, блокируя. Углубил поцелуй и сделал пару шагов, заставляя Даниэлу попятится и удариться лопатками о стену. Ещё глубже. Ей показалось, что он делает это нарочно. Чтобы до боли. До рези в глазах.
Коленом растолкал её ноги и прижался к девушке. Крепче. Тяжело дыша и всё ещё удерживая её голову. Скользнул языком по губам, затрагивая подбородок и смещаясь на шею. Так сладко.
— Пусти! — заорала, впиваясь ногтями в его волосы. Оттягивая Егора от себя и давясь тихим воем, — Пусти меня!
Застыла, когда его влажные губы исчезли, а на замену им пришло тяжёлое дыхание, опаляющее кожу на линии подбородка.
— Вали, — Гордеев резко отступил, освобождая Дани от своих оков. Бросил на неё злобный, ядовитый взгляд, — вали давай! Чего стоишь?
Она содрогнулась и, выскочив из плена, засеменила к распахнутой входной двери. Прихрамывая и проклиная всё его существование, добралась до ворот и замерла.
Он издевается?
Оглянулась, задерживая дыхание. С ужасом ожидала его приближения. Отступила, когда Гордеев поравнялся с ней, и обняла себя за плечи, защищаясь.
Он молча прижал палец к сканеру и, дождавшись, когда дверь откроется, отошёл в сторону.
— О... — перевёл взгляд на дорогу. Дани осторожно вышла на нейтральную территорию, и тут же увидела приближающийся автомобиль, — твоя мамочка явилась. Вовремя, да?
Глава 23
Делать вид, что ей наплевать, не получалось. Дани не могла не акцентировать внимание на том, что это был друг Гордеева. В прошлом. Однако, сути это не меняло. Этот парень знал всю подноготную её школьных дней. Знал, что ей приходилось терпеть от доброжелательного соседа и... наверняка знал, в чём причина всех её бед. Они же были друзьями! Этот Федя просто обязан был знать о том, что стоит за той ненавистью, которой Егор кормил её все эти годы.
Боже... так много времени прошло. Около десяти лет, наверное. Она уже стала забывать о том, что когда-то они с Гордеевым ладили. Когда-то она даже позволила себе испытывать к нему симпатию. Наивную детскую влюблённость. Она рисовала для него открытки, поздравляя с днём Рождения, и была рядом, когда его собака попала под колёса автомобиля. Кажется, он это ценил.
Впервые она обожглась на похоронах его дяди. Брат его матери трагически и как-то нелепо погиб. Несчастный случай.
Это был дождливый августовский день. Родители не хотели брать её с собой на похороны. Но Дани хотела там быть. Настояла. Она знала, что Егор был дружен со своим дядей и наверняка переживал так, как переживает сын за отца. Она хотела быть рядом с ним. Хотела поддержать и сказать, что ничего не изменилось. Что она не злится на него за то, что он стал её игнорировать.
Но то, с какой злобой и ненавистью была отвергнута её протянутая рука, впоследствии навсегда отбило у неё желание не только говорить с ним, но и смотреть в его сторону.
Засунь свою руку себе в задницу, Ксенакис.
Он до боли стиснул тогда её пальцы, а затем отбросил от себя. С таким пренебрежением и яростью, что она, спрятав лицо, сбежала с похорон. Спряталась в отцовской машине и плакала. Горько и надсадно, размазывая слёзы по лицу. Не понимала, почему его отношение к ней так изменилось? За что он так с ней поступает? И ничем это не объясняет.