— Кто старший у вас?

Тут же вперёд выступил десятник Стоян — самый ближний княжичу человек в отряде.

— Ну, я, стало быть. Пока княжич не сыщется.

— Что ж вы такие растяпы, что своего предводителя упустили? — Остромир прошёл дальше, озираясь. — Как он так проскочил мимо вас? Смотрите, где-то девицу в углу прижал, развлекается. А вы тут уже все переполошились.

Десятник нахмурился, явно осерчав на небрежные слова старосты. Другой кметь, Истр, парень вспыльчивый и вечно встревающий в любые перепалки, уже и уши навострил, готовый уцепиться за что угодно, чтобы поспорить, а то и кулачищи почесать.

— Если мы не видели его, — ещё спокойно ответил Стоян, — значит, у вас тут дело нечистое творится. Твои козни, староста? Уж я видел, как ты зыркал на него.

— Не его это козни, — вступилась Елица. — Я всё это время с ним рядом была. Ни с кем лишним он не говорил даже!

Стоян и её взглядом хлестнул. Они княжича потеряли, так теперь против всех “не своих” ополчатся. Остромир обошёл избу от печи до двери и повернулся к десятнику снова.

— Есть у нас тут заковыка одна, — он вздохнул, а стоян прислушался, понемногу остывая от первых упрёков. — Больше четырёх зим назад у нас тут девица от любви несчастной со скалы бросилась в реку. Чарина её звали. Тело её много ниже по течению, в другой веси выловили. Вроде, и погребли, как полагается, и отплакали. А она повадилась появляться снова да парням головы дурить. То уведёт куда в лес, то в реке утопить попытается. А двоих так и погубила. Уж волхвы бились, заговоры плели, у Богов заступы просили. А ничто её не берёт. То пропадает надолго, то снова появляется — никакого покоя нет. Тут одного молодца ещё в начале просинца пыталась в лес свесть. А после притихла. Вот и думается мне, может, она княжича вашего увела? Раз никто не видел, как он уходил. Она глаза отводить ох как умеет.

Стоян с Брашко переглянулся, что за плечом старосты стоял. Вздохнул, раздумывая, и решая, видно, верить тому, что тот рассказал, или нет.

— Ваши бабы тут тоже Чарину эту упоминали, — наконец проговорил он. — Как так вышло-то? Почему его?

— Да кто же её знает. Она выбирает всегда разных.

Начали помалу сходиться в избу и другие кмети. Вставали у порога, прислушиваясь к разговору, чесали затылки: перед неведомым, перед духами или навью даже воины волей-неволей оробеют. А Елица всё понять пыталась, о чём имя неспокойной умертвии ей говорит, какие воспоминания вызвать силится.

— Но она же не всегда губит? — с надеждой заглянул Брашко в лицо старосты.

— Если успевали похищенного поймать, то не всегда. Да и то, думается, она сама их отпускала. Позабавится, напугает да и скучно ей становится. Но, говорю ж, и смертью порой оканчивалось. Тут не угадаешь.

— Надо искать идти, пока она его куда не завела, — Стоян поправил пояс с оружием и запахнул плащ, готовый немедленно броситься на выручку княжичу.

— Мы поищем, конечно. Хоть ночью и бесполезно, — покачал головой Остромир. — Никого и никогда мы ночью не находили. Только поутру, как встанет Дажьбожье око. Его любая навь сторонится. И чары их слабее становятся. Вы лучше отдохните. Попытайтесь поспать. А мы тут окрестности прошарим.

— Да что б я тебе дозволил Ледена искать? — хмыкнул десятник.

— Ну, с нами пойти можешь.

— И мне идти?— без особой охоты уточнила Елица.

— Нет уж. Ты тут до утра точно останешься! — вмиг взъярившись, одёрнул её староста. — А утром посмотрим. Коли и правда не сыщем, может, помощь твоя и понадобится. А сейчас кыш в свою избу и спи.

Он отвернулся, показывая, что разговаривать больше с ней ни о чём не намерен. Ты ж посмотри, точно отец ей приказывает. Словно маленькая она. Елица сжала кулаки, рассерженная его внезапно резким тоном, но осторожно за локоть её тронул Брашко.

— Ты и правда пойди, отдохни до утра. А мы тут пока справимся, — он потянул её прочь. — Мира ждёт давно. Волнуется тоже.

Ещё бы она не волновалась! Уж прикипела к княжичу накрепко. Хоть и наказали её после случая того скверного с мазью, а всё ж ходила она к нему порой — Елица своими глазами видела. Простил ей Леден проступок неосторожный. Так тешиться с ней, оно что ж — не мешает совсем. Ещё больше злясь от таких мыслей, Елица всё ж вышла вслед за отроком прочь, продолжая напоследок прислушиваться к тому, как кмети судят, кому первому на поиски идти, а кому — утром.

Во дворе толпились люди, переговариваясь и от души перемывая кости пришлым. Больше всего, конечно, Ледену доставалось. Похоже, не слишком-то они хотели ему на помощь идти. В сенях другой избы уже встречала Мира — глаза на мокром месте. Уж так, видно, за княжича испугалась, что и места себе найти не могла. Брашко попрощался, оставив Елицу на её попечение, что-то тихо сказал девке и вернулся к своим.

Вместе с Мирой они укрылись в тепле избы. Елица скинула платок, отлепила от висков влажные пряди: так нехорошо внутри всё вздрагивало, что аж сердце трепыхалось, словно загнанное, и жарко становилось даже прохладной ночью.

— Что говорят — жуть, — захныкала челядинка. — Неужто погубит?

Елица раздражённо откинула повой на скамью и сама села тут же.

— Что будет, там увидим. Может, сыщут ещё.

— Ты так об этом говоришь, княженка, будто не жалко тебе его совсем.

Елица и брови вскинула, подняв взгляд на челядинку, которая едва удерживала слёзы.

— А кто он мне такой, чтобы я о нём печалилась? Из-за него отец мой погиб. И брат. Он Радана пленил, Зимаву запугал и меня пытается. Почему я переживать должна? И плакать. Сыщется — значит, повезло ему. Удачливый. А нет — не я его судьбу ткала. Макошь так посудила. Чем смогу помочь — помогу. Но и сердце себе рвать из-за него не стану.