Понятно, что подружек для себя на работе я не могла найти. Но со временем появились несколько новых знакомых. Я старалась не засиживаться на выходных и вечерами дома и, кроме походов в кино с бабушкой, зачастила в Ледовый дворец на каток — учиться стоять на коньках, а потом и кататься. Выбиралась туда раза два-три в неделю и несколько раз попадала в одно и то же время с двумя подружками и молодой семейной парой. Мы здоровались, болтали, грелись вместе кофе. Дело дошло до встреч на льду в одно и то же время. Катались, сдавали все вместе коньки, потом недолго сидели в кофейне тут же — при дворце… и все. У этих людей были свои интересы и привычный круг общения. Заводить тесное знакомство или дружиться, как в садике или школе, в двадцать было уже не так комфортно, да еще если в списке общих интересов только каток и кофе-латте.

Никто из коллег потом ни разу даже не намекнул мне о той сцене у двери и моем влюбленном щенячьем взгляде. Да и сам-то случай, по большому счету, был мелким и пустяковым. Это только для меня он стал трагедией вселенского масштаба. И даже очередным трофеем ловеласа Георгия я себя не почуяла, потому что его отношение ко мне всегда оставалось предельно уважительным. Только иногда, совершенно случайно, происходило что-то такое…. Будто бы мелочи, но даже они в моем состоянии были категорически противопоказаны, оборачиваясь настоящим потрясением и вызывая непредсказуемую реакцию.

Как-то уже зимой, отпросившись с работы пораньше, я одевалась, собираясь домой. Вся правая от лифтов половина этажа в не так давно отстроенном офисном здании арендовалась Дикерами. И гардероб у нас был устроен наподобие школьного, чтобы не захламлять верхней одеждой рабочие помещения — прямо напротив него находился пункт охраны при входе на этаж.

Свет, щедро освещавший подобие прилавка на входе, где я оставила сумку, глушили собой два ряда высоких вешалок, массово завешенных зимней одеждой и головными уборами. Еще кто-то одевался в конце ряда, стоя спиной ко мне. Сняв с верхнего рожка вешалки вязаный берет, я натянула его на голову, сунула руки в пальто, накрутила на шею шарф и вытянула из-под него косу. Шагнула на выход и вдруг почувствовала, что мои волосы что-то держит. Это длилось какой-то миг, даже долю его, но я удивленно дернулась, оглядываясь и не представляя себе — за что там можно было зацепиться? И увидела стоящего в шаге от меня уже одетого в верхнюю одежду Георгия.

Его рука медленно опускалась, а лицо потерянно застыло, будто его застукали на чем-то запретном. Но растерянным оно было только вначале, а потом…, потом что-то вдруг изменилось в его выражении и я не знаю, что это было — в прищуре его разом потемневших глаз, в жестком изломе губ… Что-то такое, окунувшее меня в жар от самой макушки и до кончиков пальцев на ногах. Такое сказочное ощущение, накатившее первый раз — медленная, неспешная нега, охватившая все тело и сделавшая меня слабой и нежной, тонкой и дрожащей внутри, полностью зависимой от такого его взгляда. И выглядела я на тот момент, наверное, как дурочка-Золушка в фильме, зачаровано распахнувшая глаза до упора. Чертов принц!

Потом я мучительно вспоминала, пытаясь сообразить — правильно ли я поняла этот очередной «знак внимания» или это больной выверт моего подсознания, измученного безнадежной любовью? Выражение его лица, напряженная поза…, по моим ощущениям — будто на низком старте. И напряжение это гудит высоковольтной линией между нами… или это только в моей голове творился такой откровенный беспредел? Скорее всего, так оно и было. Сумрак… он всегда обманчив, и искать что-то важное для себя лучше, наверное, при ярком свете.

Я первая отмерла тогда. Нашла в себе силы развернуться и уйти. Но он, само собой, видел, как я зависла — глаза в глаза. Я была для него открытой книгой, понятной и незатейливой. Моя влюбленность ни в коем случае не являлась для него тайной, но он больше ни разу не коснулся меня — ни руки, ни даже волоска.

Может просто потому, что косу я в тот же вечер обрезала. Жаль было…, много лет растила, красивая была коса — длинная и толстая, но не тяжелая, пышная. Но тогда мне казалось, что иначе просто никак — нужно это сделать, просто необходимо! Чтобы он понял, что я не разрешала, что я против! Что больше не допущу ничего подобного! Что не дам себя мучить и отравлять жизнь непониманием происходящего.

Что вообще это было с его стороны и зачем — шутка такая? Просто интерес к длинным волосам? Скорее, смахивало на издевательство, ведь он все понимал про меня. Но он не мог, это не было похоже на его привычное поведение и совершенно не вписывалось в образ взрослого и серьезного человека. Я не знала в чем дело и защищалась так — скрипели под ножницами волосы, по щекам стекали непослушные слезы…, я почти ничего не видела в зеркале. И отрезать-то я отрезала, но сразу же и пожалела об этом. Опять плакала…, а потом и бабушка плакала, когда увидела. Проклятый чужой принц!