Он сообщил всё это не для обсуждения и не в качестве предложения, от которого можно отказаться. Это факты — уже принятые решения, о которых Зевта посчитал нужным уведомить близких.

— Отец, — заговорил Эйрих.

Зевта посмотрел на него с неодобрением, будто ждал, что малец начнёт отговаривать его или ещё как-то перечить.

— Что? — спросил отец.

— Могу попросить взять раба, владеющего римской грамотой? — попросил Эйрих.

— Зачем? — не понял его Зевта. — Нам нужны крепкие рабы, чтобы могли пахать землю.

— Одно другому не мешает, отец, — резонно отметил Эйрих. — Было бы полезно знать римскую грамоту, чтобы понимать, как они думают.

Отец Григорий, деревенский священник, владел только готским, а также, очень слабо, языком греков. О греках Эйрих слышал, хотел выучить их язык, но Григорий владел этим языком настолько плохо, что не являлся подходящим учителем. Ещё он знал пару слов на римском, но Эйрих тоже уже знал пару слов...

— Как тебе поможет это понимание? — скептически усмехнулся Зевта, вновь потрепав его по голове.

— В следующий раз будет легче узнать, где они прячут припасы и ценности, — выдал сногсшибательный аргумент Эйрих. — А если мы сможем читать их записи...

С логической точки зрения, его аргумент был неоспоримым. Но Эйрих не знал, что такое логика. Впрочем, это нисколько не мешало ему ею пользоваться.

Зевте не хотелось признавать правоту сына, тем более, что ему показалось, будто бы сопляк ему перечит, но, с другой стороны, сын-то прав. И если в будущем, когда они пойдут в набеги на римлян уже с сыновьями...

Пока остальные будут искать добычу самостоятельно, Валамир, Видимир и Эйрих просто поговорят с пленными, у костра, с раскалёнными углями в медных щипцах...

Всё-таки, рациональное зерно пересилило и Зевта улыбнулся сыну.

— Всегда знал, что ты странный, но умный, сынок! — произнёс он. — Если там есть такие, то я возьму одного. Но чтобы науку учили хорошо, со всем прилежанием!

Эйрих с благодарностью поклонился.

Пока он слабый и маленький, он будет часто бить поклоны разным людям, начиная от соплеменников, заканчивая вождями. Но так будет не всегда.

Ужинали они в торжественной обстановке, приправленной чуть более крепкой верой в благополучное будущее. Грубый ржаной хлеб сегодня был по-особенному вкусным, а заяц необычайно сочен.

/9 января 402 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/

Эйрих пришёл на деревенскую площадь вместе со всей семьёй. Детям хотелось посмотреть на невиданных доселе людей, а Зевта с Тиудигото должны были тщательно отобрать положенных себе рабов.

Народу на площади было полно: несмотря на утренний мороз, селяне вышли посмотреть на порабощённых чужестранцев.

За женщин уже активно торговались молодые воины, участвовавшие в набеге, там даже началась драка между четырьмя претендентами за особо хорошую собой римлянку.

Зевта же привёл семью к скоплению охраняемых мужчин, одетых кто во что. Столь длительный зимний переход может перенести не каждый, ведь даже дня на морозе, без тёплой одежды, достаточно, чтобы насмерть околеть. Кому-то повезло не лишиться тёплой одежды, поэтому такие чувствовали себя более или менее, а некоторые были на грани смерти.

— Ниман Наус... — приветствовал Зевта тощего усатого мужчину зим тридцати.

Наус — это прозвище, означающее «мертвец». Эйрих слышал, что Ниман однажды в самом деле умер, но затем восстал из мёртвых. Раньше ни о чём подобном он не слышал, за исключением слухов об Иисусе Христе, но молва ходит, будто с Ниманом всё это было на самом деле. Сам Наус яростно отрицает, что в самом деле умирал, потому что это у людей Христа восстание из мёртвых — это что-то хорошее, а исконные верования готов твердят, что от мертвецов не следует ждать ничего доброго...

— Зевта, — кивнул отцу Ниман. — Пришёл за своей долей? Выбирай любых двоих — Брета запретил остальным выбирать, пока все дружинники не выберут.

Отец кивнул ему, после чего перевёл взгляд на скопление рабов, глядящих на свою судьбу потерянными и безнадёжными глазами.

— Знаешь кого-нибудь из них, кто владеет римской грамотой? — спросил Зевта.

Эйрих же приблизился к рабам, после чего взял ветку с земли и начал рисовать там символы уйгурского письма, виденные им наиболее часто. Знать уйгурское письмо никто из них не мог, поэтому Эйрих надеялся лишь на то, что кто-то из рабов осмелится написать на снегу что-то своё.