Шрифт:
— Не хочу чувствовать себя обязанным, — покачал головой Эйрих. — И я не устал.
Нужно было походить по лесу, выследить зайца или куропатку, параллельно подумав о том, что делать с Хрисанфом.
Пользы от этого римлянина будет много, если применять его с умом, но многого о делах патриция Кастора он не знает. Приказчик — это, как выяснил Эйрих, обычный наёмный работник, исполняющий административные функции в имении патриция, от лица самого патриция, ввиду его отсутствия. Он просто не должен был знать много о делах Луция Кастора-старшего, потому что за финансовыми делами следил Филарет, но даже этот раб не был основным счетоводом, поэтому Эйрих слегка переоценил полезность этого мёртвого грека.
Хрисанф, кстати, прояснил вопрос с долговыми расписками. Их нельзя просто так прийти и стребовать, потому что они были лишь документальным подтверждением факта займа у патриция Кастора, а возвращение денег происходило на основе более актуальных долговых книг, которые находятся в Константинополе, на руках у самого патриция.
И было бы глупо надеяться, что Кастор оставил бы что-то по-настоящему ценное в вилле, которую могут захватить готы.
«Но тут надо понимать, что есть истинная ценность», — подумал Эйрих, идя по лесу.
«О своей жизни» (2) принцепса Октавиана Августа — это та вещь, которую Эйрих собирался прочитать первой. Виссарион очень хвалил Августа, называя его величайшим правителем Рима. Эйрих заинтересовался и пообещал себе внимательно изучить все тринадцать свитков, чтобы получше понять этого древнего.
«Деяния» (3) Аммиана Марцеллина — это второй труд, который внимательно проштудирует Эйрих. У него есть всего три книги: первая, вторая и двенадцатая. Это значит, что есть ещё, минимум, девять книг, которые следовало бы найти, если содержание предыдущих книг покажется ему достойным.
Остальные произведения были малозначительными. Была какая-то ерунда — «Начала» некоего Евклида. Если будет нечем заняться, Эйрих возьмётся за чтение этого труда, который слишком непонятен и муторен.
«Точка есть то, часть чего ничто», — припомнил он первую же фразу из «Начал» Евклида. — «Кто так говорит вообще? Что это значит? Странный грек и писал странно... Ещё цифры их...»
Считать Эйрих умел ещё в прошлой жизни. Причём письменно, чтобы государственные сановники не могли его обмануть. Он даже устраивал своеобразную проверку новых сановников, которым сообщалось, что великий хан не умеет считать и его нужно научить. Поначалу он действительно учился, а затем сам мог проверить, кого хочешь...
Естественно, цифры были другими.
«Цифры римлян — это какое-то безумие», — подумал Эйрих, вспоминая уроки Виссариона. — «Если единицы и десятки считать легко, то что с сотнями, тысячами? Плохо всё. Мусульманские лучше».
Но, наконец-то, он увидел признаки зайцев. Подняв тёмно-зелёные шарики помёта, Эйрих рассмотрел их внимательно — заяц-русак, причём сделал он это дело совсем недавно, возможно, он рядом, смотрит на то, как Эйрих трогает его дерьмо.
Двигаясь тихо, охотник внимательно смотрел на траву, выискивая свежеощипанную, а также формируя общую картину движения зайца.
Шли минуты, картина никак не складывалась, Эйрих держал стрелу на луке и был готов начать движение к цели, но сама цель, не подозревая об опасном интересе к себе, неспешно вылезла из-под куста, жуя какую-то траву. Выстрел.
Эйрих был удивлён, конечно, но, в то же время, очень рад, что не пришлось долго искать себе ужин.
Подняв предсмертно дрыгающего лапками зайца с травы у куста облепихи, он сломал тонкую заячью шею и извлёк из тушки стрелу с кремневым наконечником. Металлические наконечники он берёг для людей.
С философским видом ходить по лесу и размышлять о высоких науках и мысленно хулить римские цифры, увы, ему не удалось. Заяц слишком рано позволил найти себя, поэтому придётся Эйриху возвращаться домой.
А дома ему предстоит тренироваться с луком, потом читать, пока солнце не зайдёт, а затем спать, чтобы утром снова идти на охоту. Зерна у них на год вперёд хранится, а вот мяса не хватает.
«Скот бы завести, а ещё лошадей...» — мечтательно подумал Эйрих, двигаясь в сторону деревни.
/19 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец/
— ... тебя есть другие люди, Антемий! — твердил комит священных конюшен Иоанн. — Почему я?
Он так привык к жизни во дворце, что перспектива отправиться в Паннонию, пусть и во главе крупного отряда, его пугала. До икоты и нервного поноса.
И последнее не было шуткой, потому что Иоанн, перед приёмом у консула, три раза ходил в отхожее место, а за ночь до этого икал. Всё потому, что Антемий сформулировал тему приглашения на аудиенцию как «Обсуждение отправки патриция Иоанна Феомаха, комита священных конюшен, в Паннонию».