– Он тоже хочет экзамены в аспирантуру сдавать. Вы, наверное, слышали: в июне Буш с Горбачёвым подписали договор об уничтожении химического оружия. Сами понимаете, какая там работа – и научная, и прикладная, как раз по его профилю.

– Да, тема интересная и очень актуальная! Тут есть, над чем серьёзно задуматься, но всё же… Ты прости, Лизонька, если я вмешиваюсь не в своё дело, – но тебе не кажется, что Олежек какой-то странный в последнее время – задумчивый, рассеянный, отрешённый?

– Кажется, Яна Лаврентьевна, кажется! Если уж вам со стороны заметно… У меня порой возникает такое чувство, будто он витает в каких-то других измерениях, – то ночами не спит, то, наоборот, сны странные видит, то вдруг начинает разговаривать сам с собою. Помнит наизусть тексты, которые слышал один раз в жизни, а то, что сам говорил накануне, порой вспомнить не может. Хотя, возможно, просто заучился – всё-таки последний курс.

– Ну, он у тебя парень крепкой закалки, справится, вытянет! Главное, чтобы между вами всё было хорошо, – а остальное как-нибудь перемелется.

Увлёкшись разговором, Яна с Лизой не заметили, как оказались возле озера, у самой кромки воды, напротив деревянного причала для лодок. Перед ними развернулся удивительной красоты северный пейзаж, который словно просился на картину живописца или панно ювелира: гранёный хрусталь водной глади, ставшей зеркалом для бирюзового неба и жемчужных облаков; изумрудная оправа берёзовой рощи с коралловыми вспышками гроздьев спелой рябины, а у противоположного берега – тяжёлое ожерелье гранитных валунов, лежащих полукругом и издали похожих на всплывшие ржаные ковриги.

– A помните, – спросила Лиза Яну Лаврентьевну, – как в конце четвёртой книги «Анабасиса Кира» десять тысяч греков вышли к морю после похода по Малой Азии? И, не сговариваясь, закричали в один голос: «Тхаласса! Тхаласса!»

– Ну, это далеко не море, а мы с тобой – не десять тысяч греческих ратников, – заметила Яна. – Хотя теперь я гораздо лучше понимаю их чувства. A сцена у Ксенофонта действительно получилась очень сильная, одна из моих любимых в этой книге.

Лиза присела на корточки и зачерпнула воду рукой:

– A вода здесь какая – чистая, сладкая, живая…

Невеста Олега взмахнула ладонью, и её отражение исчезло на несколько мгновений, словно растворившись в озёрной воде. Когда рябь успокоилась, девушка снова увидела своё лицо – а сверху на него надвигалось лицо древней старухи с белыми бровями и седыми прядями волос, свисавших из-под повязанной по-пиратски косынки. Лиза вздрогнула и подняла глаза: в сторону причала по воде скользила лодка-плоскодонка, которой правила при помощи длинного шеста совершенно архетипическая Баба-Яга.

– A ну-ка, посторонись! – скомандовала «старая пиратка» и весьма проворно для своих лет перебралась из лодки на мостки, привязав верёвку к деревянному столбику.

– Здравствуйте, бабушка! – вежливо и приветливо произнесла Лиза, помня, что по деревенскому этикету полагается здороваться со всеми незнакомыми людьми.

– Ты сама-то чьих будешь? – спросила её старуха.

– Да я пока ничья. Вот выйду замуж – тогда и породнюсь с местным населением. Я из города вчера приехала вместе с научной экспедицией.

– Да кто тебя замуж-то тут возьмёт – такую худую и болезную? Вон, молодая ещё, а глазами уже слабая! Даже юбку забыла одеть, пошла гулять в одних рейтузах!

(По городской моде тех лет невеста Олега была одета в связанный ею длинный свитер с оленями и лосины из плотного трикотажа.)

– Ну, кому надо – тот возьмёт, – обиженно поджала губы Лиза. – A очки я ношу, потому что много с текстами работать приходится. И юбку не одевают, а надевают. A я ничего не забыла надеть – просто сейчас такая мода. И никакие это не рейтузы, а дольчики – я их сама связала. И свитер, кстати, тоже.

– Так ты чего, вязать умеешь? Значит, не совсем пропащая… Ты знаешь что, ты ко мне приходи, я тебе козьего пуха дам, как раз на юбку хватит. Только прясть сама будешь.

– A я прясть не умею.

– Ну, значит, хреновая из тебя невеста!

– Что значит – «хреновая»?! – возмутилась Лиза. – Об этом вообще не вам судить! Я, между прочим, не за вас замуж собираюсь!

– Да сдалась ты мне даром! – ответила ей бабка. – Да ладно, не трынди! На вот, лучше, покушай! A то ведь тощая – соплёй перешибёшь.