На каждом конверте стоял один и тот же обратный адрес: Стурла Гутторсмен, фьорд Оса, Норвегия.

«Как это далеко! — подумал Итиро. — Где же эта Норвегия находится? Где-то на севере? Наверное, там жутко холодно».

Но письма Стурлы были очень даже тёплые. В них он писал, как рад, что нашлась Минами. Во втором письме Итиро нашёл старый снимок — на фоне деревянного домишки стоял низенький толстенький паренёк — настоящий коротышка, рядом с ним — жена и двое детей. Все они были маленького роста и лошадь, привязанная поодаль, казалась по сравнению с ними настоящим великаном.

Стурла с большой любовью рассказывал о своей ферме и семье. Они разводили овец и изготавливали сыр. В одном из писем Стурла Гутторсмен писал: «Мне по наследству достался огромный клык на верёвке. Это мой ауксил. С помощью него я собираю закаменевшие яйца ящеров. Когда гуляю по фьорду, то вешаю клык на шею. Если яйцо близко, зуб тяжелеет и клонит к земле. В том месте и нужно копать, для этого у меня всегда с собой складная лопатка. Я насобирал уже целый сарай таких яиц, но что с ними делать дальше, не знаю. Уважаемая Минами, когда-нибудь эту загадку мы обязательно разгадаем вместе».

…Только под самое утро Итиро вышел из сарая, и встал посреди дворика. Склонил голову, отчего тёмные волосы рассыпались и скрыли узкое лицо. Взгляд больших сливовых глаз застыл на кончиках башмаков. Итиро терялся — куда ему сейчас идти и что делать?

На остывшую от дождя землю опустился туман и клоками повис в каждом углу двора. Через его завесу и дом, и дедушкин садик, и ручеёк, убегавший под забор, казались таинственными и незнакомыми.

В голове у Итиро была каша. Всё, что он узнал ночью, там никак не укладывалось. Мир, который он знал до этого, рухнул, а новый, населённый неведомым, его ошеломил. Пролетев низко, ухнула припозднившаяся ночная птица. Её крик вывел парня из оцепенения, и он понёсся в дом.

Итиро тихо прокрался в комнату к спящему деду, нырнул под своё одеяло, но спать не мог. Его колотило от волнения и открывшихся тайн. В один миг вся жизнь перевернулась. Но что делать со всейэтой информацией? Так и крутился Итиро на циновке, пока дед не открыл глаза.

Только достопочтимый Кудо Таисуке сладко зевнул, не успев потянуться, как внук припечатал его вопросом.

— Дедушка, так мы из рода ёкай? — протараторил Итиро.

Старик насупился, подтянул одеяло и накрылся им с головой.

— Дедушка… — потянул за край покрывала внук.

— Не хочу об этом говорить, — сердито ответил Таисуке.

— Я нашёл дневник бабушки. Так мы визидары? — повторил вопрос Итиро.

Дед выпутался из одеяла, поднялся, глубоко вздохнул, приглаживая на лысеющей макушкеволосины, и сказал:

— Не мы, а ты. Я из простого человеческого рода.

— А какая между нами разница? — удивился внук.

— Ну-у-у, — замешкался дед, — вот, пальцы у тебя длинные. Это от рода ёкай.

— Подумаешь, у многих людей пальцы длинные, — протянул разочарованно Итиро, глядя на свои руки.

— У визидаров, как я помню из рассказов Минами, почти все черты, которые им достались от нелюдей, стёрлись. Взглянув на визидара, их уже редко увидишь. А и увидишь, так примешь за особенность человека. Но всё же визидары не люди… Вот к примеру, помнишь, ты говорил, что иногда видишь, накопившиеся в других дурные мысли тёмным, а хорошие — светлым? Так вот. Люди такого не видят, — покачал головой Таисуке.

— А как тогда они понимают, иметь дело с человеком или нет? — растерялся Итиро.

— Никак. Людьми это понимается позже. Пойдём уж, попьём чая. Я тебе всё расскажу.

…Дед медленно ходил по кухне: разогревал чай, разливал его по плошкам, вздыхал и оттягивал разговор. Итиро же, напротив, спешил, он быстро накрыл на террасе низенький столик, вынес подушки, чтобы на них сесть и стал терпеливо ждать. Наконец, Таисуке вышел, устроился поудобнее, старательно расправил складки рубахи, долго сосредоточенно чесал нос, потом медленно отгонял муху. Но пришёл момент и он, отхлёбнув из чашки, начал неспешный разговор.

— Я познакомился с Минами, когда нам было по двадцать лет. Мы работали вместе. Минами была самая улыбчивая, самая быстрая в работе и самая добрая из всех людей, которых я знал, — Таисуке замолчал и уставился на кривую ветку сосёнки, что качалась недалеко от них.

Дед опять выдал порцию вздохов и продолжил:

— Она мне сразу понравилась, моя дорогая Минами. Мы много гуляли. Я всё больше молчал, а она рассказывала. Да всё такие странные истории. И я думал, что Минами — большая фантазёрка. Когда сделал ей предложение, она согласилась только на одном условии, что я отпущу её, как только придёт время. А когда придёт и придёт ли оно, Минами и сама не знала. Первое время я волновался, но потом мы зажили почти обычной жизнью, как все, и я успокоился. Минами рассказывала, что она из особого рода, что и не человек вовсе, указывая на свои удлинённые пальцы с ноготками чуть напоминавшими сердечки — точь-в-точь, как у тебя, Итиро. Но я не верил ей. Как не верил и в то, что, в конце концов, Минами покинет эти края, потому что у неё какая-то миссия. Она говорила, что общается с духами и каждое полнолуние уходила из дома бродить по округе. Возвращалась под утро с охапками трав, с сумкой набитой кореньями и камнями. Но это было всего лишь одну ночь в месяце. А в остальное время она была хорошей хозяйкой и доброй матерью нашей дочери — твоей матери. Я надеялся, что Минами никогда не уйдет. Но однажды… вполнолуние…ты сам знаешь, что произошло. И я запретил себе думать о волшебстве, странных рассказах жены, чтобы не потерять и тебя. Поклялся жить обычной жизнью и воспитывать тебя без этих сказок. Сохранил только одно чудо, которое осталось от Минами.