Все начинается с любви…
вернуться

Рождественский Роберт Иванович
Шрифт:

Утро

«Приходить к тебе…»

А. К.

Приходить к тебе, чтоб сновапросто вслушиваться в голоси сидеть на стуле, сгорбясь,и не говорить ни слова.Приходить, стучаться в двери,замирая, ждать ответа…Если ты узнаешь это,то, наверно, не поверишь,то, конечно, захохочешь,скажешь:«Это ж глупо очень…»Скажешь:«Тоже мне — влюбленный!» —и посмотришь удивленно,и не усидишь на месте.Будет смех звенеть рекою…Ну и ладно. Ну и смейся.Я люблю тебя такою.

Моя любовь

(Из поэмы)

Поэма началась в груди,грудь разорвать грозя.Теперь ее, как ни крути,не написать нельзя.Я ею бредил по ночам,берег ее, как жизнь.Я на руках ее качали повторял: – Пишись!Пишись! —я требовал, но мнеответил ворох строк:– Постой!А был ли ты в огне?Месил ли пыль дорог?Встречал ли ты в атаке смерть?Привык ли ты дерзать?И так ли знаешь жизнь,чтоб сметьо ней другим сказать?.. —Сердце,а что я знаю?Ты подскажи мне тихо.Знаю, что на Алтаебыло село Косиха.Было село — я знаю —крошечного значенья…В речке вода парнаяпосле грозы вечерней…Сердце, а что я помню?Лес голубой стеною.Помню – уходят коничерез село в ночное.Помню еще я: мамана руки поднимала…Сердце, но это ж мало!Это же очень мало!Возле глухой оградычуть шелестит отава…Сердце, а может, правда,я не имею права?Пусть, затихая, песнябудет на жизнь в обиде —что расскажу я, еслиочень немного видел.Если мир перед глазамибыл на диво мал…Мы о нем узнали самии из сказок мам.Нам о нем твердили в школе:чуть ли не с шестимы учили,что такоедальние пути,что такое гнев и жалость,что такое честь…Мы учились.Нам казалось:это жизнь и есть.Мы учились, а вглядеться —окажусь я неучем,потому что, кроме детства,и сказать-то не о чем.Вновь иди, слова ищиза семью широтами…Вышли в жизнь товарищислишком желторотыми.Вышли в жизнь романтики,ум у книг занявшие,кроме математики,сложностей не знавшие.…Впервые взаправду дорога качала,впервые мечты повели за собою,впервые любовь подсказала началопоэмы, которая стала судьбою.Сквозные вокзалы и запахи дыма,гудков паровозных протяжная медь,слова, что я говорил любимой,мне приказали сметь.

«Слова бывают грустными…»

Слова бывают грустными,слова бывают горькими.Летят они по проводамнизинами,пригорками.В конвертах запечатанныхнад шпалами стучат они,над шпалами,над кочками:«Все кончено.Всекончено…»

Письмо домой

Мама, что ты знаешь о ней? Ничего.Только имя ее.Только и всего.Что ты знаешь, заранее обвиняее в самых ужасных грехах земли?Только сплетни,которые в дом приползли,на два месяца опередив меня.Приползли. Угол выбрали потемней.Нашептали и стали, злорадствуя, ждать:чем, мол, встретит сыночка родная мать?Как, мол, этот сыночек ответит ей?Тихо шепчут они: – Дыму нет без огня. —Причитают: – С такою семья – не семья. —Подхихикивают…Но послушай меня,беспокойная мама моя.Разве можешь ты мне сказать: не пиши?Разве можешь ты мне сказать: не дыши?Разве можешь ты мне сказать: не живи?Так зачем говоришь: «Людей не смеши»,говоришь: «Придет еще время любви»?Мама, милая!Это все не пустяк!И ломлюсь не в открытые двери я,потому что знаю: принято такговорить своим сыновьям, —говорить: «Ты думай пока не о том», —говорить: «Подожди еще несколько лет,настоящее самое будет потом…»Что же, может, и так… Ну а если – нет?Ну а если, решив переждать года,сердцу я солгу и, себе на беду,мимо самого светлого счастья пройду, —что тогда?..Я любовь такую искал,чтоб — всего сильней!Я тебе никогда не лгал!Ты ведь верила мне.Я скрывать и теперь ничего не хочу.Мама, слезы утри, печали развей —я за это жизнью своей заплачу.Но поверь — я очень прошу! — поверьв ту, которая в жизнь мою светом вошла,стала воздухом мне, позвала к перу,в ту, что сердце так бережно в руки взяла,как отцы новорожденных только берут.

Утро

Владимиру Соколову

Есть граница между ночью и утром,между тьмою и зыбким рассветом,между призрачной тишьюи мудрымветром…Вот осиновый лист трясется,до прожилок за ночь промокнув.Ждет, когда появится солнце…В доме стали заметней окна.Спит, раскинув улицы, город,все в нем — от проводов антенныхдо замков, до афиш на стенах, —все полно ожиданием:скоро,скоро! скоро!! —вы слышите? — скороптицы грянут звонким обвалом,растворятся,сгинут туманы…Темнота заползает в подвалы,в подворотни, в пустые карманы,наклоняется над часами,смотрит выцветшими глазами(ей уже не поможет это),и она говорит голосамитех, кто не переносит света.Говорит спокойно вначале,а потом клокоча от гнева:– Люди!Что ж это?Ведь при мне вытоже кое-что различали.Шли, с моею правдой не ссорясь,хоть и медленно, да осторожно…Я темней становилась нарочно,чтобы вас не мучила совесть,чтобы вы не видели грязи,чтобы вы себя не корили…Разве было плохо вам?Развевы об этом тогдаговорили?Разве вы тогда понималив беспокойных красках рассвета?Вы за солнце луну принимали.Разве я виновата в этом?Ночь, молчи!Все равно не перекричатьразрастающейся в полнеба зари.Замолчи!Будет утро тебе отвечать.Будет утро с тобой говорить.Ты себя оставь для своих льстецов,а с такими советами к нам не лезь —человек погибает в конце концов,если он скрывает свою болезнь.…Мы хотим оглядеться и вспомнить теперьтех, кто песен своих не допел до утра…Говоришь, что грязь не видна при тебе?Мы хотим ее видеть!Ты слышишь?Поразнать, в каких притаилась она углах,в искаженные лица врагов взглянуть,чтобы руки скрутить им!Чтоб шеи свернуть!…Зазвенели будильники на столах.А за ними нехотя, как всегда,коридор наполняется скрипом дверей,в трубах с клекотом гулким проснулась вода.С добрым утром!Ты спишь еще?Встань скорей!Ты сегодня веселое платье надень.Встань!Я птицам петь для тебя велю.Начинается день.Начинается день!Я люблю это время.Яжизнь люблю!

Без тебя

Алене

Хотя б во сне давай увидимся с тобой.Пусть хоть во сне твой голос зазвучит…В окно — не то дождем, не то крупойс утра заладило.И вот стучит, стучит…Как ты необходима мне теперь!Увидеть бы.Запомнить все подряд…За стенкою о чем-то говорят.Не слышу. Но, наверно, – о тебе!..Наверное, я у тебя в долгу,любовь, наверно, плохо берегу:хочу услышать голос — не могу!Лицо пытаюсь вспомнить — не могу!…Давай увидимся с тобой хотя б во сне!Ты только скажешь, как ты там. И все.И я проснусь.И легче станет мне…Наверно, завтра почта принесетписьмо твое.А что мне делать с ним?Ты слышишь?Ты должна понять меня —хоть авиа, хоть самым скоростным,а все равно пройдет четыре дня.Четыре дня!А что за эти днислучилось — разве в письмах я прочту?!Как эхо от грозы, придут они…Давай увидимся с тобой — я очень жду —хотя б во сне!А то я не стерплю,в ночь выбегу без шапки, без пальто…Увидимся давай с тобой, а то…А то тебя сильней я полюблю.

«Я уехал…»

Я уехалот весны,от весенней кутерьмы,от сосулечнойапрельской,очень мокрой бахромы.Я уехал от ручьев,от мальчишечьих боев,от нахохлившихся почеки нахальных воробьев,от стрекота сорочьего,от нервного брожения,от головокруженияи прочего,и прочего…Отправляясь в дальний путьна другой конец страны,думал:«Ладно!Как-нибудьпроживем и без весны…Мне-то, в общем, все равно —есть она иль нет ее.Самочувствие моебудет неизменным…»Но…За семь тысяч верст,в Тикси,прямо среди бела днядогнала веснаменяи сказала: «Грязь меси!»Догнала, растеребя,в будни ворвалась и в сны.Я уехалот весны…Я уехалот тебя.Я уехал в первый разот твоих огромных глаз,от твоих горячих рук,от звонков твоих подруг,от твоих горючих слезсамолет меня унес.Думал:«Ладно!Не впервой!Покажу характер свой.Хоть на время убегу…Я ведь сильный,я — смогу…»Я не мерил высоты.Чуть видна земля была…Но увидел вдруг:вошлав самолет летящийты!В ботах, в стареньком пальто…И сказала:«Знаешь что?Можешь не убегать!Все равно у тебя из этогоничего не получится…»

«Восемьдесят восемь»

Сочетание «88-С» по коду радистов означает «целую».

Понимаешь,трудно говорить мне с тобой:в целом городе у вас — ни снежинки.В белых фартучках школьницы идут гурьбой,и цветы продаются на Дзержинке.Там у вас – деревья в листве…А у нас —за версту, наверное, слышно, —будто кожа новая.Поскрипывает наст,а в субботу будет кросслыжный…Письма очень долго идут.Не сердись.Почту обвинять не годится…Рассказали мне:жил один влюбленный радистдо войны на острове Диксон.Рассказали мне: был онне слишком смели любви привык сторониться.А когда пришла она, никак не умелс девушкой-радисткой объясниться…Но однаждыв вихре приказов и смет,график передачи ломая,выбил он:«ЦЕЛУЮ!»И принял в ответ:«Что передаешь?Не понимаю…»Предпоследним словом себя обозвав,парень объясненья не бросил.Поцелуйвосьмерками зашифровав,он отстукал:«ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ!»Разговор дальнейшийбыл полон огня:«Милая,пойми человека!„Восемьдесят восемь!“Как слышно меня?„Восемьдесят восемь!“Проверка».Он выстукивал восьмерки упорно и зло.Днем и ночью.В зиму и в осень.Он выстукивал, покав ответ не пришло:«Понимаю,восемьдесят восемь!..»Я не знаю, может,все было не так.Может —более обыденно, пресно…Только верю твердо:жил такой чудак!Мне в другое веритьнеинтересно…Вот и ямолчание не в силах терпеть!И в холодную небесную просиньсердцем выстукиваю тебе:«Милая!Восемьдесят восемь!..»Слышишь?Эту цифру я молнией шлю.Мчать ей через горы и реки…Восемьдесят восемь!Очень люблю.Восемьдесят восемь!Навеки.

Мираж

Дежурный закричал:– Скорей сюда!Мираж! Смотрите!Все сюда!Скорей!.. —И резко отодвинута еда.И мы вываливаемся из дверей.Я ждал всего.Я был готов к любому:к цветам и пальмам в несколько рядов,к журчащему прибою голубому,к воздушным башням древних городов.Ведь я читал,как над пескомбесстыдновставали эти памятники лжи.Ведь я читал,как жителей пустынис дороги уводили миражи…Ведь я читал,ведь я об этом знаю:слепящим днем,как в полной темноте,шагалилюди, солнце проклиная,брелик несуществующей воде.Но здесь…– Да где мираж?!– А очень просто.Туда смотри!..Я замер,поражен:на горизонте плавали торосывторым,не очень ясным этажом.Они переливались и дрожали…Я был готов к любому.Ждал всего…Но Арктика!Ты дажемиражамиобманыватьне хочешь никого.