Умирал костер, как человек…То устало затихал,то вдругвздрагивал, вытягивая вверхкисти желтых и прозрачных рук.Вздрагивал, по струйке дыма лез,будто унести хотел с собойэтот душный, неподвижный лес,от осин желтеющих рябой,птиц неразличимые слова,пухлого тумана длинный хвост,и траву, и россыпь синих звезд,тучами прикрытую едва.
Памяти Хемингуэя
Уходят, уходят могикане.Дверей не тронув.Половицами не скрипнув,Без проклятий уходят.Без криков.Леденея.Навсегда затихая…Их проклинали лживо,хвалилилживо.Их возносили.От них отвыкали…Могиканеудивлялись и жили.Усмехались и жили могикане.Они говорили странно,поступали странно.Нелепо. Неумно. Неясно…И ушли,не испытав страха.Так и не научившисьбояться.Ушли.Оставили ветер весенний.Деревья,посаженные своими руками.Ушли.Оставили огромную землю,которой очень нужнымогикане.
Оттуда
На том материкетвоя звезда горит.На том материкеты тоже —материк!..Постукивает дождьпо синеве окна.А ты глядишь на дочь.А ты сидишь одна.Прохладно, как в лесув предутренней тиши…Тебя я знаю всю.(Не слушайте,ханжи!)Ты, как знакомый дом,не требуешьпохвал.Открыта, как ладонь.Понятна, как букварь…Но так уж суждено:и раз, и два подрядвзглянула ты,и взгляд —как белое пятно!..Ты тоже материк!Разбуженная глубь…Я вечный твой должник.Я вечный твойКолумб.Мне вновь ночей не спать,ворчать на холода.Мне снова отплыватьневедомо куда.Надеяться, и ждать,и волноваться зря.И, вглядываясь в даль,вовсю вопить:«Земля!!»Намеренно грубя,от счастья разомлеть.И вновь открытьтебя!Открыть — как умереть.Блуждать без сна и компасав краяхтвоей земли…И никогда не кончатсяоткрытия мои.
История
История!Пусть я — наивный мальчик.Я верил слишком долго,слишком искренне,что ты — точнее всяких математик,бесспорнейсамой тривиальной истины…Но что поделать — мальчики стареют.Твои ветрапо лицам их секут…Секунды предъявляют счет столетьям!Я говорю от именисекунд.История — прекрасная, как зарево!История — проклятая, как нищенство!Людей преображающая зановои отступающаяперед низостью.История — прямая и нелепая!Как часто называлась ты — припомни —плохой,когда была великолепною!Хорошей —хоть была постыдно подлой!Как ты зависела от вкусов мелочных.От суеты.От тупости души.Как ты боялась властелинов,мерящихтебя на свой придуманный аршин!Тобой клянясь,народы одурманивали.Тобою прикрываясь,земли грабили!Тебя подпудривали. И подрумянивали.И перекрашивали!И перекраивали!Ты наполнялась криками истошнымии в великанывозводила хилых…История,гулящая история!Послушай,ты ж не просто пыль архивов.История!..Сожми сухие пальцы.Живое сердце людям отвори.Смотри,как по-хозяйски просыпаютсябессмертные создатели твои!Они проглатываютнемудреный завтрак.Торопятся.Целуют жен своих.Они уходят!И зеленый запахвзволнованно окутывает их.Им солнце бьет в глаза.Гудки аукают.Плывет из труб невозмутимый дым.Ты станешьсамой точною наукою.Ты станешь.Ты должна.Мытак хотим!
«Кем они были в жизни…»
С. Красаускасу
Кем они были в жизни — величественные Венеры?Надменные Афродиты — кем в жизни были они?..Раскачиваясь,размахиваясь,колокола звенели.Над городскими воротами бессонно горели огни.Натурщицы приходилив нетопленые каморки.Натурщицы приходили — застенчивы и чисты.И превращалась одеждав холодный ничей комочек.И в комнатестановилось теплее от наготы…Колокола звенели:«Все в этом мире тленно!..»Требовали:«Не кощунствуй!..Одумайся!..Отрекись!..»Но целую армию красокхудожникгнал в наступленье.И по холсту, как по бубну, грозно стучала кисть.Удар!И рыхлый монашек оглядывается в смятенье.Удар!И врывается паника в святейшее торжество.Стекла звенят в соборе…Удар!И это смертельнодля господина Бога и родственников его…Колокола звенели.Сухо мороз пощелкивал.На башне, вздыбленной в небо,стражник седой дрожал…И хохотал художник!И раздавал пощечиныханжам,живущим напротив,и всем грядущим ханжам!Среди откровенного холодакраски цвели на грунте.Дул торжественный ветерв окна,как в паруса.На темном холсте, как на дереве,зрелитеплые груди.Мягко светились бедра.Посмеивались глаза.И раздвигалась комната.И исчезали подрамники.Величественная Афродита в небрежной позе плыла!..А натурщицам было холодно.Натурщицытихо вздрагивали.Натурщицы были живыми.И очень хотелитепла.Они одевались медленно.Шли к дверям.И упорнов тоненькие накидки не попадали плечом.И долго молились в церкви.И очень боялись Бога…А былиуже бессмертными.И Бог здесь был ни при чем.
«Не ночь…»
М. Озеровой
Не ночь, а простосорок минутсумерек…К тебе есть просьба:бежим от запутанной сутолоки!Туда —где простор,где река тяжела и покорна.Там дремлет костертогосчастливого года…Мы выйдем из лодки,дождемся полночного часа.И угли холодныевдруг покраснеют от счастья.И вновь мы привыкнемк росе,к шорохам чутким…Пылать травинкам!Гореть березовым чуркам!..А нам —помолчать.Погрустить, если будет охота.И снова начатьот костра счастливого года.Всю душу проветрить.Все тайные мысли проверить.И сердцу поверить.И теплым коленям поверить.И праздничным вечеромна главной площади городапусть вспыхнет навечнокостер счастливого года!И пусть он согреетвсе руки, все клятвы, все просьбы.Поедем скорее!Поедем,пока не поздно.
Дочке
Катька,Катышок,Катюха —тоненькие пальчики.Слушай, человек-два-уха,излияньяпапины.Я хочу, чтобы тебене казалось тайной,почему отец теперьсталсентиментальным.Чтобы все ты поняла —не сейчас,так позже.У тебя свои делаи свои заботы.Занята ты долгий деньсном, едою, санками.Там у вас,в стране детей,происходитвсякое.Там у вас,в стране детей —мощной и внушительной, —много всяческих затей,много разных жителей.Есть такие —отойдии постой в сторонке.Есть у вас свои вождии свои пророки.Есть — совсем как у больших —ябедыи нытики…Паркбесчисленных машинвыстроен по нитке.Происходят там и тутобсужденья грозные:«Что на третье дадут:компотили мороженое?»«Что нарисовал сосед?!»«Елку где поставят?..»Хорошо, что вамгазет —взрослых —не читают!..Смотрите, остановясь,на крутую радугу…Хорошо, что не для васнервныйголосрадио!Ожиданье новостейстрашных и громадных…Там у вас,в стране детей,жизнь идетнормально.Там — ни слова про войну.Там о ней —ни слуха…Я хочу в твою страну,человек-два-уха!
Ремонт часов
Сколько времени?– Не знаю…Что с часами?– Непонятно…То спешат они, показывая скорость не свою.То, споткнувшись,останавливаются.Только обоняньемя примерно-приблизительное время узнаю…Я сегодня подойду к одинокому еврею.(Там на площадибудочки выстроились в ряд.)«Гражданин часовщик, почините мне время.Что-то часики моибарахлят…»Он, газету отложив, на часы посмотрит внятно.Покачает головою.Снова глянет сверху вниз.«Ай-яй-яй! — он мне скажет. —Ай-яй-яй!Это ж надо!До чего же вы, товарищ, довели механизм…Может, это не нарочно.Может, это вы нечаянно.Для него — для механизма — абсолютно все равно!Вы совсем не бережете ваше время, ваши часики.Сколько лет вы их не чистили?То-то и оно!..»Разберет часы потом он, причитая очень грозно.И закончит,подышав на треугольную печать:«Судя по часам „Москва“,вы ужедовольно взрослый.И пора уже за собственное время отвечать…»Я скажу ему: «Спасибо!»Выну пятьдесят копеек.Тысяча семьсот шагов до знакомого двора.И машины мне навстречу будут мчаться в брызгах пенных.Будто это не машины.Будто это глиссера.Разлохмаченные листья прицепятся к ботинкам.Станет улица качаться в неоновом огне…А часы на рукахбудут тикать.Тихо тикать.И отсчитывать время, предназначенноемне.
