Девушка неспешно выпрямилась — ее руки и ноги слегка подрагивали. Она глубоко вздохнула, не отводя глаз от Азурмена.

— Ты назвал себя мстителем. Рукой Азуриана. — По лицу Фараетиль пробежала почти незаметная улыбка. — А для меня? У тебя есть для меня имя?

— Твой порыв. В свое время в тебе проявилась воля Азуриана. Теперь же я стал его орудием.

— Ты же знаешь, что боги мертвы? — Девушка взглянула на себя и отшатнулась. Она подбежала к стене, и ее сразу вырвало.

Азурмен подошел к ней, но не слишком близко, чтобы она не расценила его действия как угрозу. К тому же у нее в руках все еще был нож. Фараетиль посмотрела мимо него туда, где лежали тела.

— Это мы сделали? Я сделала? — с ужасом произнесла она. — Как? Как нам удалось?

— Эта жестокость таится во всех нас и только ждет, когда ее выпустят наружу. Так же как и тоска по радостям, лести и удовлетворению — все это живет в наших сердцах. Мы должны противиться их соблазну, должны стойко противостоять искушениям.

— Ты раньше уже творил подобное? Убивал?

Азурмен покачал головой.

— Я всего лишь был сосудом. Жестокость таится во мне, но теперь я нашел умиротворение.

— Правда? — невесело усмехнулась она, глядя на окровавленные трупы культистов. — Я бы не назвала это умиротворением.

— Жестокость проявляется в намерениях, а не в действиях, — произнес Азурмен. — После Падения я долго размышлял об этом.

— Падения? Что это?

Азурмен махнул рукой в сторону дверей и сводчатого потолка вестибюля.

— Все, что произошло вокруг нас. Потеря невинности. Проклятие нашего народа. Погибель, пришедшая за нами.

Девушка недоверчиво насупила брови.

— Ты помнишь то время?

— А ты нет?

— Я была ребенком. Я помню только смерть и крики. Прежде чем умереть, мой брат присматривал за мной и научил меня, как заботиться о себе и избегать демонов и культистов. Если судить по старому исчислению, то в последний раз я была здесь лет семь назад. Ты все это время был в одиночестве?

— Я был в одиночестве даже дольше, чем сам вначале думал, — сказал Азурмен. Он указал рукой на клинок, зажатый в руке Фараетиль. — Дай-ка мне его сюда.

Помявшись, она отдала ему кинжал, и Азурмен бросил его в сторону. С характерным металлическим звоном оружие ударилось о каменную плитку.

— И как же я теперь смогу себя защитить! — выпалила она, шагнув к отброшенному клинку.

Азурмен рукой остановил ее.

— Пока тебе нельзя использовать оружие. Твой гнев погубит тебя. Подогреваемая страхом ярость ослепляет тебя и не дает разглядеть опасность.

— А ты, значит, не боишься? Так ведь?

— Фараетиль, я видел, как наш мир был поглощен алчущим богом. Меня больше ничто не страшит. Я довольно долго пробыл в одиночестве. Позволь мне научить тебя тому, чему я сам научился. Показать мир за пределами культов и улиц. Позволь мне помочь тебе контролировать страх и ярость, успокоить бурю, бушующую в твоем сердце.

— Мне придется сражаться. Борьба — единственный путь к выживанию.

— А я не говорил, что ты не будешь сражаться. Я научу тебя, как бороться с врагом и при этом не испытывать захлестывающего душу желания убивать. Наших сородичей погубили эмоции, поглотили страхи и страсти. Те, кто остался, должны научиться контролю. Мы должны осторожно следовать между потворством и отказом. Мы должны перестать потакать нашим темным желаниям, но мы не можем отрицать, что они живут в нас. Мы должны умерить свои души, познав дисциплину и выбрав себе цель. Только тогда мы освободимся от груза своих страстей.

Девушка посмотрела на него глазами, полными надежды и благодарности.

— Это правда? Мы в самом деле можем избавиться от этого кошмара?

— А ты хотела бы попробовать, Фараетиль?

— Я хочу поменять имя. Когда мы впервые встретились, ты не был Азурменом. Если я должна переродиться, как и ты, то мне нужно другое имя.

Азурмен призадумался, и вдруг его губы искривились в улыбке. Уж очень давно он не улыбался.