Исповедь
вернуться

Расулева Фарида
Шрифт:

Старинная история

(Из Радифа Гатауллина)

Городок над равнинной рекою Чулман.По утрам над волною поднимался туман.Деревянную пристань качала вода.Над Чистаем неспешно струились года.Перестань, Зайтуна, не блажи, не мечтай,нетерпеньем твоим переполнен Чистай.Ты по-детски надменна, наивна, юна,что девчонке-гордячке Тукай, Зайтуна?Пусть Казань говорлива, бурлива, шумна,пусть стихами Тукая до края полна,здесь же пристань качает волна от баржи.На равнинной реке не нужны миражи.Что тебе этой славы и горечь, и блеск?Слушай лучше волны шелестенье и плеск.Невозможен союз, невозможнее нет:Зайтуна и бездомный, бездольный поэт.Тёплый воздух по-летнему благоухан.Всё вас сватал лукавый Фатых Амирхан.Только вряд ли в мираж этот верил и сам.Отдохни, Зайтуна, поброди по лесам.Жаль мне этой давнишней девичьей тоски.Здесь крепки и привычны традиций тиски.Промолчи о смятенье, родных не пугай,и не стой над рекой, не приедет Тукай.Умирает поэт, и немеет народ.Молча плакали люди: он умер. И вотленту жизни его не раскрутишь назад.Был ли счастлив Тукай? Или жизнь —это ад?Конфетти разноцветным обсыпало нас,серпантином связало на жизнь – не на час.При знакомстве он только молчал и краснел.Всё шутили, а он улыбнуться не смел.Он застенчив, – твердишь ты, – не шлётон письма.Не могу же, – горюешь, – признаться сама.Ты по-детски надменна, наивна, юна,что девчонке-гордячке поэт, Зайтуна?Я брожу вдоль реки. Огоньки на реке.Пароходов гудки чуть слышны вдалеке.Жизнь промчалась, как вихрь, измениласьстрана.Не грустите, ханум! Улыбнись, Зайтуна!К Вам придут расспросить через множестволет:Расскажите, каким был великий поэт.И, взглянув на людей, чьи слова так тихи,Вы прочтёте Тукая живые стихи.

Два языка

Я – черенок иного древа,привитый чуждому стволу.Без ложной радости,без гнева приемлютрансплантацию свою.Я со стволом срослась.Его корняминащупываю с миром связь,его плодами плодоношу,годами в себе его судьбу ношу.Я со стволом срослась.Лишь в непогодупо капиллярам глухо память бродит.И тщетно ищет, не находитиных, неведомых корней.И возвращается. И ноет.И бред её, как ритм иного языка,в висках моих стучит.И речь моя, как клёкот дикой птицы,забытымисозвучьямизвучит.

II. «…Вот она, твоя работа, если ты поэт…»

«От обиды стихов не напишешь…»

От обиды стихов не напишешь(это будет не стих, а донос).Только радость, которою дышитжизнь, воспринятая всерьёз,средь упорства, тоски и отчаянья —мимолётный душевный уют,лишь гармония,как бы случайная,только счастье —стихи создают.

«Как хорошо страницу за страницей…»

Как хорошо страницу за страницейс утра за стол садиться и писать,работать, как тилинькают синицы, —какая это, право, благодать!А я свои семейные невзгодыв уме держу, и как мне совладатьс житьём своим, как с морем в непогодуревущим? Надо чем-то обладать,чего я не умею, не умею.Но я, наверное, всё же научусь.Я выдержку приобрету, и с неювам выдам поэтическую грусть.Я напишу про города и веси,про ласточек, влетевших под балкон…Ах, никогда душевным равновесьемне обладала я. Какой закон,какой закон, какой закон нарушен?За что ты, жизнь, свирепо так казнишь?Зачем я так люблю тебя и трушу,когда ты мне стихи писать велишь?

«Что делать, это мне необходимо…»

Что делать, это мне необходимо.Раба стихов, я даже не вольнаЗабыть про них, навязчиво постылых.Не записав их, становлюсь больна.Слова в мозгу измученном как дятлыСтучат. И ритму подчинясь,мысль плещется.Непроизвольно?Вряд ли.Нет, видно эти ритмы не у нас,Не на земле, где муравейник людный,Возникли. И желанью вопреки,Меня швыряют, будто в бурю судно.Эй, кто там правит? Чьи крепкиТак воля, нервы? В чей порядокЯ включена, как мирозданья часть?Бессмысленно, опасно, бесполезноПисать стихи такие и сейчас.Сквозь трубный глас чужих идеологийНе докричаться нынче до людей.Вплетать в чужой оркестрсвою мелодию —Нелепейшая из твоих затей.Они мою судьбу переиначат.Из строк моих плакаты настригут.Зачем же этот бесполезный труд?Кому он нужен? Что я значу?Весь этот мир, казённый и служивый,Сплошная мука, страшная тюрьма.Друзей моих большой косой косили.Они все умерли. Сошли с ума…

«Поэт обязан быть дервишем…»

Поэт обязан быть дервишемИ не иметь семьи,Чтобы народ, о нём заслышав,Склонялся до земли.Чтобы народ, его услышав,Гнал его взашей.Невыносимо для малышекВеличье дервишей.Поэт обязан быть пророком,Не знаться с ремеслом,Быть Божьим языком и оком,Свой дом отдать на слом.Он быть обязан одинокимСреди своих людей,Нести обязан знанье многим.Иначе он – злодей.

«Хаос жизни…»

Хаос жизниотовсюду лезет день-деньской.(Закрывай покрепче двери,форточку прикрой!)Он клубится в закоулках,этот серый мрак:он устраивает в доместрашный кавардак.Он соседа-работягупогрузил в запой.Он в различные хворобыввергнул род людской.Нужно на него накинутьсолнечную сеть:строчку новую придумать,чтоб могла звенеть.Надо строчку к строчке ладитьсумрачной порой.Как мне с этим мраком сладить?Мне велели: пой!Вот она, твоя работа,если ты поэт.Как мне сделать человечнойтьму прошедших лет?Объяснить себе придётся:как же дальше жить.Песню, что сумеет это,можно ли сложить?

«Страсть к работе разрушает тело…»

Страсть к работе разрушает тело.Начинаешь вроде бы несмело,Нехотя, и не сочтя за труд.Смотришь с удовольствием вокруг.Слушаешь, о чём щебечут птицы.Вспоминаешь облики и лица…И не замечаешь, как впряглась.И уже вовсю бушует страсть.На волне летишь. Волна – горою.Ты не мнишь себя титаном и героем.Просто снова стала сгустком сил.Ты не делаешь от сих до сих,А равняешь и холмы, и ямы.Что там амфибрахий или ямбы!Ты одно лишь ясно видишь – цель.Пусть там кто-то зрит через прицел.Слышишь ты, как труд твой ломит кости,Как мигрень засобиралась в гости,Как на лбу уже набрякли вены.Но не хочешь жизни перемены,Потому что счастлива вполнеНа могучей, ласковой волне…