— Переживал он… — пробурчала я.

— Да, сразу видно, что любит…

Снова старая заезженная пластинка про любовь. Много они в любви понимают.

— Ага, видно. Девушка, а проводите меня, пожалуйста к врачу, чтобы снять гипс.

— Конечно-конечно, — залебезила деревенская простушка, поставила, невзирая на оживлённый злобный гул очереди, в окошке табличку «Приду через 5 минут» (но мне было впервые всё равно) и побежала по лабиринтам здания куда-то вперёд, а я за ней. Вскоре мы остановились перед большой обитой кожей дверью, на которой иголочками был прикреплён листочек с часами работы, над которым красовалась табличка, именующая врача Пичугина Владлена Митрофановича травматологом.

Он меня помнил. Мне было интересно, почему такой знатный ас в своей области дежурил ночью в больнице, когда сюда поступила я, но я постеснялась спросить, зато он нисколько не стеснялся болтать со мной на отвлечённые темы, поржал с меня, снял гипс и отпустил восвояси. Я заевшей в магнитофоне кассетой повторяла «спасибо», а он без конца отвечал, что «не за что».

На выходе от врача меня подловил Олли, удивлёнными глазами таращась на руку с отсутствующим гипсом, и с завистью в голосе спросил:

— Ух ты, а на тебе, как на собаке заживает, да?

— Ага, я супердевочка, — я ответила ему не менее удивлённым взглядом, с интересом созерцая кипу пакетов в руках: — Что за пакеты?

— О, — широкая улыбка осветила его лицо, — сейчас узнаешь. Пошли за мной.

Мы снова двинули по коридорам больницы, но теперь на улицу через чёрный ход и оттуда прошествовали в соседнее здание. Без эксцессов поднявшись на второй этаж, Оливер остановился на пороге одного из отделений стационара и, загадочно мне подмигнув, отправился к дежурной медсестре, с упоением зачитывающейся бульварным романчиком. Не понимая, что мы здесь делаем, я хлопала глазами. Подойдя к медсестре, он снял очки, и эта курица (мне все его поклонницы кажутся курицами, которые кудахчут вокруг, пытаясь обратить внимание) его сразу узнала и принялась строить глазки. Он о чём-то с ней пошептался и махнул мне рукой, чтобы подошла. Что же задумал этот неугомонный сорванец с червями в том месте, где у других геморрой?

Лицо парня озаряла улыбка клинического идиота, а моя мысль прочно застряла на том, что он всё-таки ослепительно совершенен. Эта мысль изредка замещалась другой мыслью, более насущной — неужели у него кто-то из родственников или друзей в больнице лежит? Если из родственников, то это вполне может быть мой муж Артём, которому я тут же голову штопором отвинчу за то, что у него ни мозгов, ни фантазии (то есть фантазия-то есть, но такая убогая), а если друг или подруга, то просто за дверью постою, подожду. Я выразила Оливеру своё нежелание посещать неизвестных мне персон, на что он, ничуть не обидевшись, схватил за руку и потащил за собой, предварительно напялив на меня халат необъятных размеров. Себе он взял нормальный, по фигуре. Думаю, дело в медсестричке — это она меня к своему идолу взревновала и поэтому выделила жуткий бесформенный мешок, решив, если она сама в мини, а я в мешке, то будет на моём фоне выгодно выделяться. Маразм крепчал. Она и так выделяется своим ярким макияжем: красными губами и сильно подведёнными и накрашенными тонной туши глазами, — боевой раскрас индейцев. А ещё своим супер-томным голоском и висением на правой руке моего друга в довесок к его пакетам, ещё бы на спину запрыгнула, а то скачет на своих шпильках как коза во время землетрясения.

Так что с одной стороны Олли висела авангард современной медицины, с другой — я и пакеты, пакеты, пакеты. Я решила помочь другу, и взяла часть пакетов, он взглянул на меня с благодарностью.

Мы вломились в мрачное отделение интенсивной терапии с давящими голубоватого оттенка стенами и разлитым в воздухе противным запахом лекарственных препаратов, где с трёх до четырёх часов, судя по табличке, был тихий час. На жутких стенах там и сям были изображены герои советских мультов — Пятачок с Винни-Пухом; кот Леопольд и два его друга-мышонка; Матроскин, Шарик, почтальон Печкин и компания; Волк и Заяц из «Ну, погоди!» и другие вперемешку с зарисовками природных явлений. Исполнено очень красиво и ярко, но то ли сама больничная обстановка угнетала, то ли ещё что — не знаю — но в этих стенах я чувствовала себя неуютно, но не настолько неуютно, как если бы я была голой, например, но всё равно довольно неуютно. Отсюда хотелось поскорее убежать, но Оливер продолжал уверенно продвигаться вперёд, куда-то вглубь коридора мимо диванчика с креслами и допотопным телевизором. Я думала, он тоже не фанат больниц, помнится, он сам мне об этом говорил в тот день, когда мы познакомились. Хотя какой уж тут фанат, если кто-то близкий отчаянно борется за жизнь в этой угрюмой обстановке?

— Улыбнись, — заглянув в моё созерцающее округу лицо, попросил парень.

На его лице плясала улыбка, так что улыбнуться в ответ не составило особого труда.

— Хорошо, а ты мне расскажешь к кому мы пришли?

— Конечно! Сначала мы зайдём к Валерке и Никите, — начал он загибать пальцы на каждом имени, — потом к Светочке, Танюшке, Азальке, Толяну…

На последнем имени медсестра покачала головой, потупив взгляд куда-то в район плинтуса. Оливер взгрустнул и тяжко вздохнул, коротко спросив: «Когда?» На что индеец ответила: «Уж месяц как…»

Я тоже прониклась их прегрустными интонациями и даже, мне кажется, поняла, о чём речь, но посчитала некорректным интересоваться, так что просто горько вздохнула в такт двум страдальцам.

— Вот чёрт! — всё же выругался Оливер.

— Это жизнь, — повела плечами дежурная и даже сумела удивить меня мудрым изречением, а я-то думала у неё не голова, а тыква с Хэллоуина, у которой вместо мякоти и семечек внутри свечка плавится: — бывает, что ты её, но чаще — наоборот…

— Дети — не могут сражаться. И вообще — жизнь не должна быть для них войной, — пакеты уже были раскиданы вокруг нас, а его кулак с силой впечатался в пасть крокодила из сказки об Айболите, «повредив» ему зуб.

— Се ля ви, — вновь блеснула крупицами интеллекта медсестричка.

В этот момент из приёмной, где находился её пост, раздалось треньканье стационарного телефона, и она поспешила нас покинуть.

Оливер с шумом выдохнул, коротко взглянул в мои глаза, но быстро отвёл взгляд, а я всё же успела заметить, что теплившаяся в его глазах ещё минуту назад доброта, была безжалостно сменена холодом Арктики, только пингвинов (или кто там живёт — белые медведи?) не хватало, чтобы они стремительно один за другим скатывались по «заледенелой» радужке прямиком в воды Северно-Ледовитого океана. Это был взгляд Шера, и сейчас я отчётливо видела схожесть.