– Мы опоздали, – сказал. – Мы видели пепел древней ольхи, политую кровью траву, опрокинутый жертвенник. Мы разбрасывали настороженные разъезды… Уэссекс получил изрядную трепку – от одного рыцаря! Он и выполнил нашу работу. Саксы успели подготовить церемонию раньше, хранительница, пусть и наскоро. Собрали вождей, привезли Мэйрион – в жертву приносить. Только когда начали камлание и зажгли священное дерево, из–за горящей ольхи выскочил рыцарь–бритт – со стрелой на тетиве и полным колчаном. Все говорят, возник из пламени, но я думаю, что молодец попросту прошел оцепление… Многие роды Уэссекса осиротели от его точных стрел. А рыцарь бросил нашу Мэй поперек седла и был таков.

По слухам, их потом не раз видели – скачут бок о бок, и рыцарь сеет смерти, а ведьма будит души корнцев, напоминает об утраченной воле. Край гудит, как растревоженное осиное гнездо. Потому и встретится с героем не удалось. Молва разносит небылицы: проснувшийся рыцарь короля Артура, влюбленный в госпожу озера, Нимуэ… То есть, Немайн. То есть – в тебя! Потому ответь, если нам знать положено: ты никого в последние дни не будила?

– Мэйрион хорошая, – говорит, – умная. Пусть работает… А как с ней связаться, это уже мое дело!

Рыцари кивают, льют в утробы пиво. Ведьма ведьму услышит! А Британия–то – шевелится! В прошлом году пришла Немайн. В этом явился артуровский рыцарь. Глядишь, и сам король от ран на днях восстанет! Что рыцарь не поддельный, вернейшее свидетельство – стальной наконечник, вырезанный в оскверненной роще из раненого дерева. Сталь! Такая же, как та, которую научила делать Немайн. А сида и при Артуре состояла в советчицах, пока не рассорились.

Улыбается Нион, ведьма и чиновница. Сиды лгать не умеют, но выученные ими ведьмы – еще как! Если самозванец оттянет у врага часть силы – слава ему. Только Мэй жалко… Раз начала игру – не уйдет. Она верная. Погибни Луковка – никто не имеет большего права сказать богине: «Я – это ты!»

Немайн с сожалением отставляет пивную кружку. Голова ей нужна ясной. Церемония признания базилиссы Анастасии будет сегодня. Скоро позовут… Вот и дежурный рыцарь. Только слова – не те, что ждала. Какой–то граф просит разговора. Стоп! Это же Мерсиец, Пенда! Что ж, круглый стол занят дружиной.

– Хорошо. Проводите ко мне, наверх… Добрые сэры, я вас покину – дела. Пируйте!

Признание на носу, но обрядом есть кому заняться. Эйра, что два часа тому сдала командование ополчением, сама Анастасия, Пирр. Неужели не справятся с организацией редкой, но хорошо известной им церемонии?

Их снова трое: король, наследник, посол, а вот Немайн одна. Стульев нет – приходится стоять, только посох хранительницы после приветствия можно отложить на стол. Рядом ложится второй – Пенды. Тоже регальный – король на него не опирался, в руках крутил. Вот оно что! Решил сделать камбрийский символ власти. Для новых подданных, что вперемешку с его англами заселяют земли близ Северна и для старых – таких, как жители Роксетера. Теперь советуется: нужно ли вырезать на посохе крест, ведь большинство камбрийцев – христиане. С другой стороны, сам король продолжает исповедовать старую германскую веру в Тора, Тиу и Вотана.

Ну, этот вопрос простой. Той, которая перевела на камбрийский язык весь Новый Завет, недолго поднять из памяти нужные строки из апостольского послания к римлянам. Произнести нараспев:

– Нет власти, что не от Бога, и неважно, во что веришь ты, пока правишь людям на добро и не напрасно носишь меч, пока ты – мститель делающему злое.

– Значит, крест будет. Хорошо… – заготовка второго в Британии скипетра перекочевала в руки принца Пеады. – Теперь о твоей загадке, которую ты мне загадала, когда высаживали твою, хоть и благословленную христианами, рощу. Я выбрал, но не то, что ты предложила. Нужен ли тебе мой ответ?

Немайн вздохнула. Плохо считаться древней. Во всем, что ни скажешь, ищут второе дно – а найдя, начинают докапываться до третьего. Ответила просто:

– Услышу – скажу.

Король держит паузу. Ему тоже нелегко. Ведет себя как с равной по чести, но он и с Тором–Громовиком разговаривал бы так же.

– Я выбрал, – объявил, наконец, – Ни зерно, ни оружие, ни машины Мерсии не нужны! Зерно у нас растет, оружие мы можем выковать на машинах не хуже, чем в Кер–Сиди. Машины прослужат лишь небольшой срок, потом сломаются, и понадобятся новые… Потому мне нужны не зерно, не оружие и не машины – а люди, выученные у тебя сидовским наукам. За это я готов платить. За это… и еще за то, чтобы кто–то в следующую зиму удержал Нортумбрию от удара мне в спину. Каждое из этих двух дел для меня равно важно, другие не интересны. Будем ли говорить о цене?

Смолк – а Немайн и сказать нечего. Образ средневекового короля–воителя, сложившийся в голове, рухнул – ярко и звонко, словно свежеостекленное окно, в которое по неосторожности заехали будущей потолочной балкой соседнего дома. Следует что–то ответить… что? Кто еще мог дать такой ответ – в этом времени? Да и в другом? Кажется, ближайший случай в будущем – Наполеон с его «гибель армии – беда, гибель науки – катастрофа», а в прошлом – Аэций, «последний римлянин», спокойно сообщающий поэту, завершающему перевод Гомера на латынь: «Постарайся закончить за год. Столько мы еще выстоим…»