Шрифт:
Вторая пьеса представляла собой трогательную историю о девочке–сироте, которая умирает от голода в снегу, продавая оранжерейные фиалки – е бабушка, в конце концов, узнала ее, и рассказала, что ребенка десять лет тому назад похитили бандиты, но было уже поздно, и маленький замерзший ангел испустил последний вздох. Должен признаться, я не раз утирал глаза своим льняным платком.
Представление завершилось воодушевляющей исторической постановкой: действие происходило семьсот лет тому назад, вся труппа изображала жителей деревни на берегу океана. Они увидели, как вдалеке из океана поднимаются величественные фигуры. Герой радостно провозгласил крестьянам, что это Великие Древние, чей приход был некогда предречен, возвращаются к нам из Р'лайха, и из Туманной Каркозы, и с равнин Ленга, где они спали, или ждали, или коротали время своей смерти. Комик предположил, что селяне съели слишком много пирогов и выпили слишком много эля, раз им чудятся какие–то фигуры в море. Дородный мужчина, который играл жреца Римского Бога, объявил, что эти фигуры – чудовища и демоны, которых необходимо уничтожить.
В кульминационной сцене герой забил жреца до смерти его собственным распятием и приготовился приветствовать Их по Их возвращении. Героиня пела щемящую арию, а за ее спиной на заднике сцены при помощи какого–то хитрого устройства вроде волшебного фонаря пролетали по нарисованному небу Их тени: сама Королева Альбиона, и Черный из Египта (почти похожий на человека), а за ними Древнейший Козел, Отец Тысяч, Император всего Китая, и Царь Безответный, и Властитель Нового Света, и Белая Госпожа Антарктической Твердыни, и все остальные. И как только новая тень пробегала по сцене, изо всех глоток на галерке вырывался одобрительный крик, и вскоре, казалось, дрожал самый воздух. Луна поднялась в раскрашенном небе, а когда достигла высшей точки, последним актом театрального волшебства сменила цвет с бледно–желтого, как в старых преданиях, на родной и привычный багровый, каковым она светит нам и ныне.
Актеров несколько раз вызывали на поклон криками и смехом, но вскоре занавес опустился в последний раз, и представление завершилось.
– Итак, – спросил мой друг, – как вам это понравилось?
– Превосходно! Просто отлично, – ответил я, потирая зудящие от аплодисментов руки.
– Ах вы, чистая душа, – сказал он с улыбкой. – Давайте пройдем за кулисы.
Мы вышли на улицу, обошли здание театра и оказались у служебного входа, где тощая женщина с большой бородавкой на щеке деловито вязала что–то на спицах. Мой друг показал ей визитную карточку, и она провела нас внутрь здания, по короткой лестнице в маленькую общую гримерную.
Масляные лампы м свечи медленно оплывали перед мутными зеркалами, а мужчины и женщины смывали грим и снимали костюмы, ничуть не беспокоясь о благопристойности. Я отвел глаза. Мой друг выглядел невозмутимым.
– Не могу ли я поговорить с мистером Верне? – громко спросил он.
Молодая женщина, которая играла наперсницу героини в первой пьесе и развязную дочь трактирщика – в последней, указала куда–то в глубину комнаты.
– Шерри! Шерри Верне! – позвала она.
Молодой человек, который поднялся на ее зов, был весьма худощав; на самом деле он не был столь привлекателен, каким казался по другую сторону рампы. Он окинул нас насмешливым взглядом.
– Неужели я имею честь лицезреть?..
– Меня зовут Генри Кэмберли, – произнес мой друг, слегка растягивая слова. – Вы могли обо мне слышать.
– Должен признаться, что такого счастья мне не выпало, – ответил Верне.
Мой друг преподнес актеру тисненую визитную карточку.
Тот посмотрел на карточку с неподдельным интересом.
– Антрепренер? Из Нового Света? Бог мой. А это?.. – Он посмотрел на меня.
– Это мой друг, мистер Себастиан. Он не из нашего цеха.
Я пробормотал что–то по поводу того, как мне понравилась постановка, и пожал актеру руку.
Мой друг сказал:
– Вы когда–нибудь бывали в Новом Свете?
– Мне еще не выпадала такая честь, – признался Верне, – хотя это всегда оставалось моей заветной мечтой.
– Ну–с, дорогой вы мой, – сказал мой друг с непосредственностью выходца из Нового Света, – может быть, вам и повезет воплотить вашу мечту в жизнь. Вот эта последняя пьеса. Никогда не видел ничего подобного. Это вы написали?
– Увы, нет. Автор пьесы – мой добрый друг. Впрочем, это я изобрел механизм, который создает движущиеся тени. Лучшего вы на современной сцене не найдете.
– Вы не скажете, как зовут драматурга? Возможно, мне стоит поговорить с этим вашим другом лично.
Верне покачал головой:
– Боюсь, что это невозможно. Он человек с высокой профессиональной репутацией и не хочет делать свою причастность к театру достоянием общественности.
– Вот как, – мой друг вытащил из кармана трубку и сжал зубами мундштук. Затем он похлопал себя по карманам. – Простите великодушно, – начал он, – я, кажется, где–то забыл кисет с табаком.
– Я курю крепкий черный «шэг», – сказал актер, – но если вы не возражаете…
– Отнюдь! – искренне воскликнул мой друг. – Я и сам курю крепкий «шэг».
И он наполнил трубку табаком актера. Оба закурили, а мой друг расписывал перед Верне блистательные перспективы, которые ожидают труппу, когда она поедет с новой пьесой в турне по городам Нового Света, от острова Манхэттен до самой южной оконечности континента. Первым актом станет последняя из виденных нами сегодня пьес. Затем можно поведать, скажем, о власти Древних над человечеством и его богами, или показать мир варварства и тьмы, которые неизбежно воцарились бы, если бы не присмотр и забота со стороны Правящих семей.