— Я не знаю… — тихо сказал Андрей.

— Я не знаю, — горько сказала Беркутова. — Не знаю.

— И никто не знает, — ответила я. — Даже сумеречные, которые так гордятся своим рационализмом и целесообразностью поступков, не знают, во имя чего идут на смерть. Видите, сидят, молчат, потому что сказать им нечего.

Мне не возразили. Я вернулась к столу, взяла сумку.

— Идемте отсюда, ребята, — сказала я. — Говорить больше не о чем.

Я положила на столешницу деньги за шампанское, водку и разбитый фужер — больше мы ничего заказать не успели. Мой праздник, мне и выставляться. Вот я и выставилась. Хуже любого пьяного дебоша получилось. Даром мне это не кончится.

— Хорса, — сказала Беркутова, — сесть за ваш столик мне посоветовал белодворский соединник. Позвонил на мобилу и сказал, что по взаимозачёту я, как представитель тёмных, могу задавать любые вопросы светлой вампирке Веронике Лемке, и она обязана будет ответить. Но на всё про всё у меня пятнадцать минут. Такое бывает часто, и я не удивилась и не стала терять время.

— Я же тебя предупреждала, — сказала Вероника, — что мастерам имён Пресветлый дерзости не прощает, будь они хоть трижды равновесниками. Ты купилась на его грошовую провокацию как последняя лохушка. Ты же расстрельную статью себе наболтала.

— А вам? — испугалась я. В реальность собственной казни мне не верилось.

— Им ничего не будет, — быстро сказала Беркутова. — И тебе тоже. Именем Тьмы, — на ладони у неё полыхнула «роза чёрного огня», — я беру себе право замены для Хорсы Нины Витальевны. — Беркутова погасила «розу» и пояснила: — Теперь к стенке поставят меня. А Хорса неподсудна.

— Нет! — вскрикнула я. — Нет.

— За всё в жизни надо отвечать, девочка, — твёрдо проговорила Беркутова. — И за напрасную смерть собственных детей в первую очередь.

— Нет, — повторила я. — Пред Хаосом и тремя первоосновами я отказываю в праве замены живым и возрождённым.

В зал вошёл Люцин в сопровождении двух здоровенных людей в омоновской камуфляжке и масках. Дворчане вскочили на ноги, замерли по стойке «смирно».

— Благородно, — оценил моё решение Люцин. — Хотя и глупо, и жестоко. Когда кто-то дарит вам свою жизнь, Нина, её не отвергают. Нехорошо. Оскорбительно. Тем более, что и дар, и отказ бесполезны. Верховный трибунал по этой статье замену не допускает.

— Но… — начала было Беркутова.

— Даже если трибунал даст разрешение на замену, отказ уже прозвучал, — сказал Люцин.

— Подтверждаю отказ, — выкрикнула я. Что я делаю, идиотка?!

Вероника смотрела на меня с яростью и ненавистью. Крылья дрожали.

— Дура беспросветная, — прошептала она. — Какая же ты дура, Нинка.

— Но расстрела не будет, — сказал Люцин. — Трибунал вынес иное решение.

— Без меня? — тут же полезла я в разборку.

— В данном случае это допустимо. Лопатин позже всё вам объяснит. Ваши речи, Хорса, транслировались прямо на экстренное заседание трибунала, так что с приговором они определились ещё до того, как вы завершили своё эффектное выступление. Поскольку вы ещё не закончили обучение и полноправной ранговичкой, несмотря на лейтенантское звание, считаться не можете, то заслуживаете снисхождения. По мнению трибунала, преступление вы совершили потому, что не до конца понимаете, в каком мире живёте, для чего и зачем существуют дворы и во имя чего ведётся Величайшая битва. Для недоучки это естественно. Чтобы вы как можно быстрее разобрались в происходящем, для дальнейшего несения службы из отдела языковых переводов вы направляетесь в четвёртую бригаду наказательного подразделения коррекционного отдела. К новым обязанностям приступаете немедленно. Увести! — приказал он сопровождающим.

Ответить я не успела — конвоир заломил мне руку за спину и зажал рот, его напарник ткнул под рёбра пистолетным стволом. Меня грубо и брезгливо, будто что-то до блевоты мерзостное, поволокли к выходу. Я успела заметить, как отвращение исказило лица всех свидетелей. Гаже, презренней и ненавистней наказателей в Троедворье нет никого и ничего. Люцин верно всё рассчитал — слова казнённой вольнодумицы обязательно запомнились бы, а речи наказательницы все постараются забыть как можно скорее.

Фургон трясся по скверной дороге, я сидела на жёстком продавленном кресле и слушала радио через плеерную флешку.

Со дня нового назначения прошло два месяца. Служба моя презренна и позорна, но я не застрелилась. Маловато оказалось у меня офицерской чести. Да и людского достоинства не больше.

Но самое подлое и гнусное в этой истории то, что наказатели Троедворью жизненно необходимы. Без них точно так же нельзя обойтись, как нельзя обойтись без аварийщиков.

Коррекционный отдел занят тем, что исправляет негативные последствия всех троедворских битв. Грубо говоря, подчищает за дворчанами всё их дерьмо так, чтобы ни малейшего следа не осталось.

В битвах дворы часто забывают обо всём, кроме своей драки, и легко могут уничтожить не только населённый пункт, где идёт сражение, но и поставить на грань смерти целую область. О раскрытии тайны я вообще молчу, это ерунда. Страшно другое, когда озверелые дворчане могут, сами того не заметив, пробить межпростанственные перегородки между Хаосом и основицей. Поэтому во время хнотических бурь объявляются инфернальные перемирия, все боевые действия запрещены, а дворовые бойцы, отложив свои нескончаемые распри, слаженно работают во вспомогательных группах у равновесной аварийки на подхвате. Во время крупных прорывов вспомогательные группы дворчан усиливают равновесниками.