— Ты приносишь радость людям. Это важное дело в тяжелые времена.

Он безразлично пожал плечами и молча уставился в окно.

Дорога уткнулась в развилку, где лишь одинокая яблоня тянула к небу голые ветви. Луи резко ударил по тормозам.

— Извини, — крикнул он через плечо.

Автомобиль подпрыгнул, а затем свернул на узкую проселочную дорогу. Эдит буквально упала в объятия Ива. Когда она попыталась выпрямиться, он крепко ее стиснул.

— Мне не нравится эта идея, чтобы ты встречалась со своим старым любовником.

— Ну и? Он старый любовник, а не новый, и именно поэтому ты можешь быть совершенно спокоен, дорогой.

Он пробурчал что-то непонятное и зарылся лицом в ее волосы.

— Я считаю Ноно своим старым другом, — продолжила Эдит. — О любви не может быть и речи.

«Надеюсь, письма, которые я в последний раз писала ему, никогда и нигде не всплывут», — подумала она.

Эти послания однозначно свидетельствовали о любви и желании, о беспокойстве по поводу того, что она не получает ответов. Почему, собственно, Норберт Гланцберг и перешел в разряд друзей.

Эдит даже не могла сказать, действительно ли ее чувства к нему были такими страстными. Но как можно не поддержать человека, который годами подвергался преследованиям и постоянно боялся за свою жизнь? Он был честолюбивым молодым композитором, когда бежал из Берлина в Париж после прихода к власти нацистов. Ему удалось обосноваться во Франции, но затем разразилась война, и его жизнь превратилась в бесконечную игру в прятки, без всякой надежды на то, что это когда-то закончится. В этой ситуации любовь была единственным средством выживания, тем немногим, что Эдит могла дать ему, кроме чисто финансовой поддержки. В конце концов его судьба сложилась счастливо. Андре узнала, что он покинул Антиб в начале года и отправился с поэтом Рене Лапортом к его семье, в поместье в районе Варилес, к югу от Тулузы. Здесь его видели в последний раз. Это было чудесное мирное место, где Эдит хотела наконец поприветствовать его в новой и свободной жизни.

В ее неожиданном визите на самом деле не подразумевалось никакой любовной подоплеки. Он был связан исключительно с «делом Пиаф». Эдит очень надеялась на свидетельские показания Гланцберга, которые он мог бы дать перед членами комиссии.

Справа и слева от дороги тянулись незасеянные поля. Лулу наконец свернул на подъездную дорожку, которая вела к большому особняку. Как только он выключил двигатель, стали слышны характерные звуки фермы — лай собаки, стук топора, рубящего дерево, шум падающего ствола.

Но было еще кое-что. Ее ухо уловило мелодичные звуки, доносящиеся из особняка.

— Кто-то играет на пианино, — сказала Симона, сидевшая рядом с Луи.

Эдит вздохнула с облегчением:

— Тогда мы не ошиблись.

Непередаваемая легкость охватила все ее тело. Это было похоже на приятное головокружение, как после доброй порции хорошего коньяка. Она выбралась из объятий Ива и распахнула дверцу автомобиля, прежде чем Луи успел помочь ей.

— Похоже, это Моцарт, — заявила она, спрыгивая на песок.

Ив выбрался из машины и озадаченно спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Каждая вторая хорошо звучащая классическая мелодия — это Моцарт. Так что, назвав это имя, вы почти всегда окажетесь правы, — пробормотала Симона, вылезая из машины.

— О, Момона, — вздохнула Эдит.

— Но ведь это правда, — улыбнулась Симона. — Кроме того, Ноно — вроде как соотечественник Моцарта, не так ли?

Луи подошел к входной двери. Но не успел он поднять руку, чтобы позвонить, как та распахнулась сама.

На пороге возникла молодая женщина со светлыми вьющимися волосами.

— Что вам угодно?

— Здравствуйте, мадам, — импресарио изобразил галантный поклон. — Меня зовут Луи Баррье. Мы с мадам Эдит Пиаф приехали, чтобы навестить мсье Норберта Гланцберга. Мы слышали, что он проживает здесь.

При упоминании этого имени блондинка вытянула шею, чтобы лучше рассмотреть всех неожиданных гостей. Она улыбнулась Эдит, ее взгляд на мгновение задержался на Иве, затем снова остановился на мужчине, который стоял перед ней.

— Мне очень жаль, извините, но мсье Гланцберга здесь нет.

— Этого не может быть, — сказала Эдит. В ее голосе прозвучало раздражение, вызванное отказом. Норберт хотел дистанцироваться от своей старой подруги? Это он дал инструкции, чтобы им отвечали подобным образом? — Я слышу пианино. Это именно его стиль. Я уверена в этом, мадам!

Последовала обезоруживающая улыбка:

— Вполне возможно, что это его стиль, мадам. Он давал уроки фортепиано моей дочери Майите. Это играет она. К сожалению, без учителя. Как я уже сказала, Норберт уехал.