Однако решаю, что спать всё же мы будем по разным спальням.

Во-первых: ситуация со Стеллой критическая. Было бы неэтично предаваться любовным утехам, когда по твоей вине человек находится на грани жизни и смерти.

Во-вторых: не представляю, как отреагирует на это Яна после всего, что я ей наговорил в порыве ярости.

А в-третьих: не в той я форме, чтобы доставить женщине удовольствие.

На нервах отключаю экран смартфона. Устремляю взгляд в лобовое окно. Уж лучше смотреть на ускользающие прерывистые полоски под колёса машины, чем ломать голову над тем, чего я не помню.

На долго моего терпения не хватает. Снова возвращаюсь к фотографиям. Нужно пытаться хоть что-то вспомнить. Хоть какую-то несущественную деталь.

Открываю папку «Мои». Листаю.

Яна причёсывает Тима.

Яна в обнимку со мной на диване в доме у Завальских.

Яна держит розового медведя, за её спиной расположен тир.

Мы целуемся на фоне моря, которое можно разглядеть через окна фуникулёра.

Мы. Снова в обнимку сидим за столиком в бизнес-джете, едим фруктовый салат.

Тим сладко спит, пристроив голову на медвежью лапу. В соседнем кресле Яна листает журнал…

Когда я летал за ними в Польшу?

Черррт! Что творится с моей памятью? Почему нет ни единой зацепки? Если бы мозг ужалил хоть один короткий импульс и оживил малейшие воспоминания, было бы намного легче.

Хоть что-нибудь…

Пытаюсь вспомнить и не могу выудить из головы даже доли продолжения тех картинок, что только что отложились в памяти.

— Вот, возьмите, — начальник моей охраны, о котором совсем недавно я даже не подозревал, передаёт мне в руку мои личные вещи. — Часы и браслет сняли с вас в больнице вместе с одеждой.

Часы по привычке надеваю на запястье. Браслет же приходится внимательно рассмотреть.

«Я рядом. Сегодня. Завтра. Навсегда» — выгравировано на бляхе из драгоценного металла.

— Чей это подарок? — вскидываю на Германа короткий взгляд.

— Вы привезли его из Польши. У Яны Александровны есть идентичный. У вашего сына, кстати, тоже. А вот и ваш коттедж. Думаю, вам нужно сначала поговорить с Яной, перед тем, как знакомиться с сыном.

Устремляю взгляд за окно внедорожника, как только мы сворачиваем в нужный поворот и спустя пару минут подъезжаем к двухэтажному особняку. Для меня по-прежнему всё незнакомо.

— Почему я не могу с ним поздороваться без Яны? — пытаюсь прояснить ситуацию, чтобы в дальнейшем не допустить ошибок.

— Думаю, она захочет сама вам многое рассказать. Это её право. Пусть им воспользуется.

Мы заезжаем во двор. Машина Валентина, в которой находятся мои родители, следует за нами.

— Я бы хотел узнать причину. Герман, есть ещё что-то, чего я не знаю?

— Как вам уже известно, у мальчика погибли родители несколько месяцев назад. Единственное, что тревожило Яну Александровну, это неосведомлённость Тима в том, что вы его родной отец. Мальчик об этом ещё не знает. Ему понадобится время, чтобы принять то, к чему он не подготовлен.

— Ясно.

Яна.

Услышав во дворе шум машин, Лера со словами «быстро переодевайся и вниз» сбегает их встречать, а я застываю у окна как вкопанная.

Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Ни пошевелиться...

Сердце, сжавшись в груди до маленького комочка, в ожидании замирает. Глаза, впиваясь в его чёрный внедорожник, снова превращаются в два неиссякаемых источника влаги. Быстро смахиваю слёзы, чтобы разглядеть лицо Захарова, потому что вниз я точно спускаться не планирую. По крайней мере сейчас. Уж если и станет прогонять из своего дома, как из палаты, то хотя бы не на глазах у близких ему людей.

Перевожу растерянный взгляд на другую машину. Из неё выходит Валентин, следом выбираются наружу мужчина и женщина. Судя по возрасту, скорее всего, родители Жени. Осматриваются вокруг. Видимо, здесь впервые.

Когда Герман с охранником выскальзывают из внедорожника и помогают Евгению выбраться из салона во двор, моё сердце пускается вскачь, готовое проломить грудную клетку. Вцепляюсь пальцами в спинку кресла, чтобы не упасть, потому что его взгляд взмывает к моему окну и долго задерживается на нём. Не уверена, что Женя меня видит через занавеску, но дрожь от этого не ослабевает, доводит меня до очередной паники за считанные секунды.

Беру в руки вязаный плед, кутаюсь в него и падаю без сил на кровать. Кроме желания выплакаться больше никакого не возникает. Поэтому тянусь рукой за подушкой и утыкаюсь в неё лицом, чтобы приглушить приступ нахлынувшей истерики. Сворачиваюсь клубком. Зубы смыкаются на ткани, сжимая её так сильно, что челюсти начинает сводить от боли. Его родной запах, забиваясь в лёгкие с каждым рваным вздохом, душу выворачивает наизнанку, отравляет меня окончательно…