– Одно я знаю точно, - заявил под конец Калле.
– Я больше никогда в жизни не дотронусь до черники.

Довольный и сытый, прокрался он затем по лестнице на второй этаж. Трудность состояла в том, чтобы обойти скрипучую ступеньку, потому что мама Калле с годами выработала поразительную способность просыпаться от этого скрипа, когда причиной скрипа был сам Калле. Совершенно сверхъестественное явление, с которым психологам следовало бы познакомиться поближе, считал Калле.

Но как раз теперь он не хотел будить ни маму, ни тем более отца. Он хотел лишь взять свой рюкзак, спальный мешок и некоторые другие мелочи, необходимые для жизни в кемпинге. А если бы родители проснулись, на объяснения ушло бы слишком много времени.

Правда, способность Калле обходить скрипучую ступеньку с годами тоже совершенствовалась, и он, нагруженный вещами и не потревоживший родителей, благополучно спустился вниз к Андерсу, ожидавшему его в лавке.

В половине четвертого утра мотоцикл с бешеной скоростью выскочил на дорогу, которая, извиваясь, вела к морю.

А в бакалейной лавке Виктора Блумквиста на прилавке остался клочок белой оберточной бумаги со следующим сообщением:

«Дорогой папа, ты можешь удержать мое жалованье за этот месяц, так как я взял:

1 килограмм колбасы,

1 килограмм свиных сосисок,

1 1/ 2килограмма копченого окорока,

10 тех самых, маленьких сырков, ну ты знаешь каких,

4 буханки хлеба,

1/ 2килограмма сыра, 1 килограмм масла,

1 пачку спичек,

10 плиток шоколада из тех, что по 50 эре за каждую,

одну 10-литровую банку бензина на складе,

2 пакета какао,

2 пакета сухого молока,

1 килограмм сахарного песку,

5 пакетиков жевательной резинки,

10 коробочек с таблетками сухого спирта.

И возможно, кое-что еще, сейчас я точно не помню. Я понимаю, что ты сердишься, но если бы ты знал, что произошло, ты бы не сердился. Скажи дяде Лисандеру и папе Андерса, чтобы они не беспокоились. Будь добр, не сердись, может, я не всегда был хорошим сыном… Да, но лучше мне на этом закончить, а не то я расплачусь.

Большой привет маме. Калле.

Ты ведь не сердишься, верно?»

В ту ночь Ева Лотта спала беспокойно и проснулась со смутным ощущением того, что предстоит нечто неприятное. Она боялась за Андерса и Калле - как там у них дела и как обошлось с бумагами профессора? Неизвестность была невыносимой, и она решила атаковать Никке, как только он явится с завтраком. Но когда Никке наконец явился, у него был такой злобный вид, что Ева Лотта чуточку заколебалась. Расмус весело прощебетал: «Доброе утро!», но Никке не обратил на него никакого внимания и подошел прямо к Еве Лотте.

– Ах ты, маленькая ведьма!
– сурово произнес он.

– Что это с тобой?
– спросил Ева Лотта.

– Сильна ты врать, - продолжал Никке.
– И не совестно тебе? Разве ты не говорила шефу, когда он тебя допрашивал, что никого с тобой не было в ту ночь, когда ты забралась в наш автомобиль?

– Ты хочешь сказать, в ту ночь, когда вы похитили Расмуса?
– спросила Ева Лотта.

– Да, ту, когда мы… эх, иди к черту, - выругался Никке.
– Разве ты не сказала тогда, что никого с тобой не было, а?

– Ну, сказала.

– И наврала?
– настаивал Никке.

– Это почему?
– спросила Ева Лотта.

– Это почему?
– передразнил ее Никке, побагровев от злости.
– Да потому! С тобой еще было двое ребят, признавайся!

– Да, были, представьте себе, были, - заявила довольная Ева Лотта.

– Ага, это были Калле с Андерсом, - объяснил Расмус.
– Потому что они с Евой Лоттой участвуют в войне Алой и Белой Розы. И я тоже стану Белой Розой, вот!

Но Ева Лотта внезапно похолодела от страха. Означали ли слова Никке, что Калле с Андерсом схвачены? В таком случае все пропало. Она понимала, что ей немедленно нужно узнать об этом, - ни одной минуты неизвестности ей не выдержать.

– Откуда ты вообще знаешь, что кто-то был со мной?
– как можно равнодушней спросила она.

– Да эти проклятые сопляки стянули те самые бумаги, которые были нужны шефу, прямо у него под носом, - сказал Никке, злобно уставившись на нее.

– Ура!
– закричала Ева Лотта.
– Ура, ура!