Медведь поднялся на задние лапы, передними упёрся в подоконник и просунул голову в открытое окно. Замер, словно ждал, когда посылку заберёт получатель. Зулла не решалась пошевелиться, она рассматривала мохнатую морду, сомкнутую пасть с зажатой в зубах лентой, глаза… Добрые печальные синие. Такие знакомые!

– Фатху? – сипло прошептала она.

Медведь качнул головой и потянулся вперёд, умоляюще глядя на Зуллу. Она взяла свёрток. Холодный. Смёрзшиеся тряпки обросли ледяной коркой. Это Фатху? Зулла боялась поверить своей догадке. Давно ей не приходилось видеть мужа во второй ипостаси. Но кто ещё мог вот так по-хозяйски задвинуть ставню? Словно делал это десятки раз, наказывая жене окна без защиты не оставлять. Собака – хороший охранник, но против лихого человека с ножом или пистолетом ничего сделать не может.

– Зорюшка сразу его признала, – шептала Зулла.

Она прислушалась. Собака замолчала, снег больше не скрипел, зато стал подниматься ветер. Начиналась метель.

– Фатху, что тебя заставило прийти в зверином обличии? Какая беда стряслась? – размышляла женщина, по привычке разговаривая сама с собой. Хотелось тревожить глухую тишину зимней ночи, создавать иллюзию жизни среди заснеженных полей.

Она подошла к печи, пристроила свёрток на скамье, перерезала намокшую в медвежьей пасти ленту и принялась распутывать смёрзшуюся ткань. Под суровой холстиной оказалось атласное пуховое одеяльце. Такой изысканной ткани сельской женщине видеть не приходилось. Замерла, удивляясь нежному цвету, напоминавшему лепестки подснежников. Осторожно, словно боясь спугнуть чудесную бабочку, отвернула угол, ещё один.

– Дитя.

На лавке лежал завёрнутый во фланелевую пелёнку младенец. Веки плотно сомкнуты. Кожа белая, сияющая как наст под весенним солнышком. Ни шевельнётся, ни застонет. Жив ли?

Зулла поспешно распеленала ребёнка и прижалась ухом к его груди. Медленные, едва заметные удары сердечка заставили её действовать быстро.

Освободила младенца от холодной рубашки, убрала подгузник.

– Девочка. Маленькая моя, сейчас согрею.

Распахнула свою душегрейку, расшнуровала платье и прижала крохотное тельце к обнажённой груди.

Словно сосульку за шиворот сунула!

Ничего, не привыкать.

– Сейчас, милая, сейчас согреешься.

Крепко держала женщина забывшегося от холода ребёнка. Сидела, покачиваясь, на лавке около печи, смотрела на задвинутую медведем ставню. Что это такое? Как понимать? Где Фатху взял девочку, почему принёс сюда? Наконец, младенчик зашевелился. Возился в руках Зуллы. Она немного ослабила объятья, стала рассматривать меленькое личико. Глаза всё ещё закрыты. Брови и ресницы светлые, волосы тоже. Как у отца – подумалось. Глаза синие, наверняка. Чуть не завыла от горьких мыслей: не смогла она родить, муж нашёл себе медведицу, а с той, видно, горе случилось, вот и принёс Фатху дочку законной жене.

– Ай-яй-яй… Как же так? Хранитель Севера, за что наказываешь?

Девочка поморгала, но глаз так и не открыла, ротик только. Повертела головой, нашла сосок.

– Глупенькая, – со вздохом сказала ей Зулла. – Пусто здесь. Погоди немного. Отогреешься, я тебя Пронькиным напою. – Засмеялась: – Щекотно! Ну, ладно, соси. Мне не жалко.

Закрыла глаза, привалилась к тёплому боку печки и стала вспоминать мужнины ласки. Он тоже бывало играл, трогая губами её сосцы. Груди небольшие, упругие. Налитые. Одна беда – не выкормили никого.

Девочка постепенно отогрелась. Зулла прижимала голенькое тельце к себе и заворожено смотрела, как старательно малышка сосёт грудь-пустышку.

– Сильная, – удивлялась женщина, – как тянет!

Длилось это долго, Зулла опасалась, что заснёт и уронит ребёнка. Нужно устроить подкидышу колыбель. Она вытащила сосок из маленького ротика и заметила на порозовевших губах девочки каплю, похожую на растопленное масло.

– Что?

Надавила на грудь, изумлённо наблюдая, как из соска сочатся такие же капли.

– Хранитель Севера благословил, – прошептала. Она не слышала, чтобы у нерожавшей появлялось молоко, и восприняла это как чудо.

Красивые детские вещи спрятала. Нарвала из старых простыней подгузники и пелёнки. Освободила сундук и устроила в нём постель для доченьки. О настоящей матери, о том, что с ней случилось, даже думать не хотела.

– Пусть не я рожала, подарить жизнь можно и так: спасти от холода и голода, – говорила Зулла, обращаясь к входной двери, за которой простиралась белая пустыня, забравшая мужа.

Новые приятные заботы захватили Зуллу, наполнили жизнь, придав ей смысл, и затмили прежние печали. Снежана – так называла ребёнка. За необыкновенно белую и нежную кожу, а ещё потому, что на правой щеке, у самого ушка девочки была родинка в форме изящной снежинки.

С тех пор всё стало иначе. Фатху навещал их чаще. Один лунный месяц в году они жили дружной семьёй, и в другое время наведывался: то корзину грибов принесёт, то кукан рыбы, то кузовок морошки. Снежана радовалась отцу, скучала, когда долго не видела, и мать любила. Никогда не спрашивала, почему так не похожа на них. Фатху светлорусый, но смуглый. Зулла темноволосая и черноглазая, с желтоватой обветренной кожей, а девочка хоть и росла, а всё оставалась беленькой и нежной, словно ангел.